вернёмся в начало?

О ЛЮДЯХ И КОМЕТАХ

В записках о комете Галлея мне хочется рассказать вам не только о всей этой небесной механике, чересчур сложной для одних читателей и до скуки простой для других. Мне хочется рассказать о людях, причастных к этой многовековой трагикомедии, которая разыгрывалась на подмостках астрономии. Президент Академии наук СССР Сергей Иванович Вавилов говорил: «История науки не может ограничиться развитием идей - в равной мере она должна касаться живых людей, с их особенностями, талантами, зависимостью от социальных условий, страны и эпох. В развитии культуры отдельные люди имели и продолжают сохранять несравненно большее значение, чем в общей социально-экономической и политической истории человечества...»

Мне кажется, Вавилов прав.

Брайен Марсден, один из крупнейших в мире специалистов по кометной астрономии, сказал как-то с грустной улыбкой: «Для человека с улицы Солнечная система состоит из Марса, колец Сатурна и кометы Галлея». Ирония этой фразы объяснима: действительно, Вселенная переполнена необыкновеными чудесами - квазары, пульсары, белые карлики и черные дыры, рождающиеся и умирающие гигантские миры,- а землян интересует какая-то комета, астрономическое ничтожество. Ну так уж устроены «люди с улицы»: идет по этой улице мудрец, и никому до него дела нет, решительно никто им не интересуется. А следом идет просто франт со страусиными перьями на шляпе, и все на него оборачиваются, шепчутся и обсуждают, что бы это значило.

Кометы - шляпы с перьями на улице Астрономии: нельзя не оглянуться!

1
«Ты нам грозишь последним часом
Из синей вечности, звезда!»

Александр Блок


Поэт и ученый француз Камиль Фламмарион писал в русском журнале «Природа и люди» в 1910 году: «С тех пор, как на земле стали наблюдать небесные явления, кометы среди всех небесных тел всегда наиболее поражали воображение смертных, наиболее привлекали их внимание. Внезапное появление этих «небесных странниц», их таинственное исчезновение, белесоватый свет их лучезарного хвоста, часто достигающего положительно фантастических размеров, словом, весь их страшный вид искони действовал на воображение людей, подобно какой-то таинственной силе. Отсюда и произошли сотни суеверий и легенд».

И суеверия тоже вполне объяснимы и оправданны. В самом деле, свод небесный, звездный купол,- олицетворение вечной неизменности, стабильности, покоя. И вдруг появляется ни с того ни с сего нечто из ряда вон выходящее, яркое, хвостатое, ни на что не похожее. Проносится, исчезает. Почему? Зачем? Ведь явный сигнал, предупреждение, явно нечто, как писал Шекспир, «вещающее о переменах времен и состояний». Надо только правильно истолковать небесное знамение, угадать божий промысел. И гадали. Тысячелетия. Гадали на всех континентах, наделяя хвостатое чудо званием небесного гонца именно своего бога, не задумываясь над тем, что иные племена и народы рассуждают точно так же, и комета, получается, служит разным, иногда враждебным друг другу богам. Прекрасный тому пример,- события XV века в Европе, когда в 1453 году турки захватили Константинополь, вырезали иноверцев и надругались над храмом святой Софии, превратив его в мечеть. Христианский мир клокотал от гнева и жажды мщения, когда три года спустя в небе появилась комета Галлея. Папа Каликст III разглядел в ней подобие креста, в то время как турки видели на небе ярчайший занесенный над Европой ятаган. Объективно на ятаган хвост кометы похож был больше, чем на крест. Папа понял, что пропагандистский трюк с крестом не проходит, и, видя, что паника охватывает деревни, города и целые государства, попытался успокоить свою паству специальной «антикометной» молитвой «Ангелус»: «Господи всемогущий, от турок и от кометы избави нас...» Кстати сказать, молитва дожила до XX зека и читалась в некоторых церквах в 1910 году, когда комета Галлея вновь явилась во всей своей красе.

Самая идея связи комет с земными делами не была данью лишь человеческого невежества. Как ни парадоксально, корни этой идеи уходят в античную науку, и мы обнаруживаем их в трудах такого непререкаемого авторитета, каким сотни лет был Аристотель. Один из величайших гениев в истории человечества, он ошибался, быть может, реже других гениев, но ошибки его принесли несравненно больше зла, чем ошибки других корифеев. На некоторых примерах заблуждений Аристотеля видно, что происходит с наукой, когда она становится «неприкасаемой», объявляется «единственно верной». Пробивая дорогу человеческого знания сквозь чащи невежества и суеверий, Аристотель оставлял на этой дороге огромные валуны роковых заблуждений, и потребовался небывалый по смелости и упорству труд ученых многих поколений, чтобы сбросить эти валуны на обочину истории. Достаточно вспомнить, что Аристотель отрицал вращение Земли, допускал самозарождение живых организмов, благословил алхимию своей убежденностью в том, что различные вещества могут превращаться друг в друга. Какая бездна сил ушла на сокрушение этих ложных истин, канонизированных церковью, которая, по словам В. И. Ленина, «убила в Аристотеле живое и увековечила мертвое» *.

* В. И. Л е н и н. «Философские тетради». 1947 г., стр. 303.

Учение Стагирита (так звали Аристотеля при жизни, сообщая этим прозвищем место его рождения - греческая колония Стагир во Фракии) о кометах было как раз одним из его мертвых учений, мертвых и тем не менее очень долго не погребенных. Аристотель считал, что кометы, подобно радуге (природу которой он объяснял абсолютно верно), имеют сугубо земное происхождение: различные испарения, поднимающиеся с поверхности планеты, образуют сгустки, которые при определенных условиях самовозгораются, превращаясь в кометы. Во зремя своих полулекций-полубесед в афинском Ликее Стагирит неоднократно подчеркивал, что кометы принадлежат «подлунному миру», иными словами, находятся где-то недалеко от нас, где-то между Землей и Луной. Церкви не составляло большого труда в течение многих веков канонизировать эти Аристотелевы откровения. Огромные размеры кометных хвостов в сравнении с крохотными точками звезд действительно создавали иллюзию чего-то близкого,- глаза обманывали мозг. А молва людская окончательно его туманила: ведь каждой комете непременно находилось объяснение: то засуха в Германии, то холода во Франции, то наводнение в Нидерландах,- значит, действительно пары земные всему виной, значит, связь человеческих деяний с хвостатыми чудовищами небес не только возможна, но весьма вероятна. А значит... И далее идет бесконечный список, вполне достаточный для целой книги о кометных суевериях. Говорят, на ошибках учатся. Кометные мифы не могли ничему научить, потому что каждое появление любой кометы действительно соответствовало какому-то земному событию, и убедить, что событий этих в человеческой истории куда больше, чем комет, что сплошь и рядом подобные же события происходят безо всяких небесных предзнаменований, было невозможно: люди прежде всего верят в то, во что они хотят поверить.

Еще задолго до Аристотеля древние китайские астрономы составляли кометные гороскопы. Надо сказать, что эти ученые находились тогда в положении весьма сложном, очень напоминающем положение наших современников, которых мы называем людьми засекреченными. Императорский указ совершенно категорически требовал: «Астрономам возбраняется всякое общение с прочими чиновниками и с простым людом». Да и как же можно допустить какое-либо общение, если людям этим известны были не только все события, в данное время происходящие, но и дела будущие! Ведь в древнем Китае небо - некое отражение земного миропорядка. Созвездия - это провинции, в которых можно разглядеть особенно яркие светила, символизирующие высшую власть, и менее яркие - власть, так сказать, областного и районного масштаба. Провинции эти общаются между собой, как и на Земле, посредством курьеров, кои и есть кометы, и наблюдать их движение следует особенно внимательно, поскольку все, происходящее там, в небесах, непременно повторится на Земле. Теперь ясно, что тот астроном наиболее искусен и полезен властям предержащим, который точнее сумеет прочесть будущее, анонсированное на небесах.

Первая запись о кометах, обнаруженная в китайских хрониках, сделана 4282 года тому назад,- это Древняя Греция эпохи бронзы и Египет эпохи великих пирамид. Что касается кометы Галлея, то установить, какая из хроник впервые ее описывает, довольно трудно: нынешняя периодичность появления кометы могла за прошедшие тысячелетия измениться (и наверняка изменилась! Об этом разговор впереди). Так что отождествить древние записи с конкретными, нам сегодня известными кометами нелегко. В 1978 году китайский астроном Чан, вооружившись компьютером, проделал колоссальные по трудоемкости расчеты и пришел к выводу, что император Ву видел комету Галлея в 1057 году до нашей эры и посчитал это добрым предзнаменованием накануне схватки с Чжоу - главным своим соперником. Не всех астрономов удовлетворили расчеты Чана, и до последнего времени считается, что первое достоверное описание кометы Галлея сделано китайцами в 240 году до нашей эры.

«Это было,- повествует летописец Ма Дуаньлинь,- в седьмом году правления Жэн-Вана - властителя царства Цинь. На востоке появилась комета, которая потом была видна на севере. В пятом лунном месяце (май.- Я. Г.) она блистала в течение шестнадцати суток на западе».

Седьмой год царствования Жэн-Вана - это время, когда шла первая из Пунических войн, Рим воевал с Карфагеном, в Спарте казнили царя Агиса IV, в горах Северной Африки шла гражданская война,- опять, как видите, одни несчастья...

Итак, 240 год до нашей эры чаще всего и является той «печкой», от которой «пляшут», описывая историю Галлеевой кометы. А история действительно под стать детективу. Ведь, по сути, большой разницы между хвостатыми курьерами древних китайцев и Аристотелевыми самовозгорающимися сгустками земных испарений нет: и там и тут в основе лежит взаимная связь небесного и земного. Только в Азии она была облечена в довольно добродушные формы псевдонаучного предсказания будущего, а в Европе (впрочем, в Египте тоже) получила зловещую окраску символического предупреждения о неминуемой каре. А кого, за что и как карать - это уже детали, определяемые текущей политикой, насущными потребностями сегодняшнего дня, выражаясь современным языком.

Плиний Старший, один из столпов античной истории, признается откровенно: «Комета есть, в общем говоря, звезда ужасная; она предвещает немалое кровопролитие, чему мы видели примеры в событиях, которые были во время консульства Октавия...» И снова: «Мы видели в войне Цезаря с Помпеем примеры страшных последствий появления кометы...»

Великий врач эпохи Возрождения Парацельс, один из образованнейших людей своего времени, считал, что кометы посылаются к Земле ангелами, чтобы предупредить людей о близкой смерти.

Через века Плинию и Парацельсу вторит человек мудрый, много на своем веку повидавший, казалось бы, к суевериям не расположенный,- Даниель Дефо. Автор бессмертного «Робинзона Крузо» был убежден, что появление кометы предвещало «...тяжкую кару, медленную, но суровую, ужасную и жуткую...».

Коли уж такие люди, как Плиний, Парацельс, Дефо, так считают, что же с других-то требовать?! И что бы ни говорили всякие реалисты-материалисты, год от года в серых мозгах человеческих укреплялась вера: летит комета - жди беды. Ведь комета предсказала смерть императору Нерону. Историк Тацит пишет в связи с появлением кометы в 66 году нашей эры: «Начали говорить о том, кого избрать в преемники Нерону, как будто ето уже свергли!» Другое дело, что Нерон сообразил: если комета требует именитой жертвы, то вовсе не обязательно погибать самому! Можно ведь в честь такого события пожертвовать кое-кем из своих подданных, тем более что и придворный астролог Бальбилл считает вполне правомочной подобную замену, коли уж без жертв так и сяк не обойтись. А как Бальбилл мог по-другому считать? Как мог не поддакнуть? Ведь астролог - опаснейшая профессия! Скольких их приказал утопить в Тибре император Тиберий за печальные вести с неба, а ведь он в сравнении с Нероном просто добродушный либерал и деликатный вегетарианец...

Однако звезда горит, хвост сияет и требует действия. Нерон, убивший свою мать, двух жен и большинство ближайших родственников, то есть в вопросах кардинальных мероприятий по укреплению собственного благополучия человек опытный, принялся за дело с надлежащим размахом. Другой историк, Светоний, считал, что страх перед кометой избавил Нерона от всяких мук раскаяния, благо и раньше они ему не очень докучали. Светоний свидетельствует: «Нерон решил полностью истребить знать... Все дети осужденных были сосланы, а затем уморены голодом или отравлены». И Нерон спасся! Комета не сожгла его! А он через пять лет, быть может, на радостях, Рим сжег, но это уже к астрономии отношения не имеет... И другой пример: император Веспасиан, когда через десять лет после самоубийства Нерона снова появилась комета, опытом предшественника пренебрег, отшучивался: «Эта волосатая звезда угрожает скорее не мне, а царю Парфянскому, он волосатый, а я совсем облысел». И дошутился: умер. Как считает греческий историк Дион Кассий, скончался исключительно от кометы. И император Константин - тоже. Да кто же, как не кометы, предсказали смерть и бича господнего Аттилы и великого Магомета, и князя Олега, того самого, который мстил неразумным хазарам и для которого змея была лишь инструментом рокового приговора небес; и русского царя Ивана IV, и короля польского Болеслава и королей французских Людовика Благочестивого и Генриха I?! И вовсе не удар в спину виконта Гидомара Лиможского, а именно комета погубила отважного Ричарда Львиное сердце. Комета прервала жизнь просвещенного Фридриха II, а заодно и его главного врага - папы Иннокентия IV, который не мог простить ему, внуку великого Барбароссы, доверчивости к ересям ученых евреев и арабов, которыми окружил себя германский император.

Как было не встревожиться королю Гарольду II в 1066 году, когда в английском небе появилась комета, а все его шпионы в Нормандии слали депеши, что огромный флот Вильгельма Завоевателя готовится к походу. Комета предсказала: вторжение неминуемо. Хвостатую звезду везде считали покровительницей норманнов, и не зря ведь считали: Гарольд II пал в битве при Гастингсе, положившей начало новой эпохе английской истории. Через несколько лет жена победителя Матильда Фландрская в честь этого эпохального события вышила шерстяными нитками на 70-метровом холсте картину - реликвию английского двора, которая сумела не рассыпаться за почти тысячу лет, дожила до наших дней и известна всем любителям средневекового искусства как «гобелен из Байё», хотя гобеленов тогда еще не делали. Есть там и ликующий Вильгельм, и вконец подавленный, бессильно сползающий с трона Гарольд, и толпа народа, указующего перстами в небо, по которому летит, похожая на растрепанный веник комета. Историки астрономии считают, что это - первое известное нам изображение кометы Галлея, большой кометы 1066 года.

Замечена она была тогда повсеместно, запечатлена во многих хрониках. Тревоги английского короля разделял и киевский летописец Нестор, который так описывает божий бич 1066 года: «...было знамение на западе, звезда привеликая лучи имела, как будто кровавые, восходила с вечера после солнцезаката и была 7 дней; потом были междуусобные войны и нашествия половцев на Русскую землю; когда бывает кровавая звезда, она всегда предвещает кровопролитие». Комета Галлея описана и в Лаврентьевской летописи 1222 года, правда, без ссылок на кровопролития и с довольно дельными указаниями, где и как долго наблюдалась «звезда с лучом».

А вот как «Золотая Легенда» повествует нам о событиях 1274 года: «За три дня до смерти Фомы Аквинского звезда с огромным хвостом появилась над доминиканским монастырем в Кёльне. В то время, когда Альберт Великий, окруженный монахами, ужинал, комета мгновенно побледнела и затмилась. Это быстрое ее исчезновение поразило Альберта. Он предчувствовал грядущую потерю и вскричал со слезами: «Мой брат Фома Аквинский, мой сын во Христе, отозван на лоно вечности!»

Как видите, и горит комета,- плохо и гаснет,- тоже нехорошо...

Разумеется, во времена более милосердные и просвещенные в сравнении с годами неронового разгула и альбертова мистицизма монархи пытались отыскать иные ответные действия при появлении божьих гонцов с дурными вестями. В 1664 году большая комета испугала Париж. Заговорили о всемирном потопе. Монахи рекомендовали не медлить с передачей имущества монастырям, дабы столь богоугодное деяние зачлось на том свете. Казалось очевидным, что дни Людовика XIV сочтены, но насмерть перепуганный король нашел в себе силы призвать ученых мужей из разных стран, чтобы выяснить, что же конкретно грозит французскому престолу, чего ждать и как обороняться. Ведь не поносить же эту комету отборной бранью, не грозить же ей пистолетом,; как это делает его венценосный собрат Альфонс VI португальский. Людовика несколько успокаивали слова мудрейшего из ученых мужей Пьера Гассенди, который писал: «Кометы действительно страшны, но только вследствие нашей глупости. Мы самым бескорыстным образом выдумываем предметы безотчетного страха и, не довольствуясь действительными своими бедствиями, прибавляем к ним еще воображаемые». Но Гассенди хорошо, он умер десять лет назад, и еще неизвестно, что бы теперь сказал сей философ, когда огромный светящийся хвост завис над Лувром...

Астрономы съехались со всей Европы и, как могли, успокаивали короля. Комета вроде бы действительно пригасла, отлетела к немцам, и его величество обретал душевное равновесие, приличествующее монарху. Но надо ведь случиться: кометы словно преследовали Людовика XIV: в 1680 году снова явилась хвостатая предвестница несчастий, а с нею новая волна слухов и кривотолков. «...Двор сильно занят вопросом о том, не предвещает ли это блуждающее светило смерти какой-нибудь великой личности,- читаем мы в придворной хронике, подобно тому как, по словам историков, была возвещена таким образом смерть римского диктатора (Юлий Цезарь был заколот в год появления кометы.- Я. Г.). Некоторые из храбрых придворных смеялись вчера над этим мнением, а брат Людовика XIV, видимо, боявшийся, как бы не сделаться вдруг Цезарем, довольно холодно возразил на это: «Хорошо вам, господа, шутить; вы не принцы!»

Но если теперь, вдоволь натешившись над коронованным невежеством, мы обратимся к нашему времени, озаренному светом атомных электростанций и озвученному громами космических ракет, то обнаружим, что скромная комета Перейры в 1963 году, по мнению некоторых наших современников, возвестила, что Джону Кеннеди не уйти от далласской пули, а маленькая комета Когоутека через десять лет обратила взоры всего мира к скандалу в отеле «Уотергейт».

2

«Продвигаясь вперед, наука непрестанно перечеркивает сама себя. Плодотворное зачеркивание...»

Виктор Гюго

Истина о кометах напоминает какую-то пещерную речку, которая то течет где-то в глубинах веков, то вдруг куда-то вовсе исчезает, то снова выныривает из небытия, пока, наконец, не выходит на поверхность и не разливается спокойно, принимая в себя новые притоки и ручьи.

Я говорил о заблуждениях Аристотеля, но справедливость требует сказать о прозрениях если не современников его, то мыслителей, исторически ему близких. Многие из них не принимали Аристотелеву гипотезу о самовозгорающихся в «подлунном мире» испарениях. Анаксагор н Демокрит считали, что кометы возникают при сближении планет и происходит это в мире «залунном». Пифагор тоже причислял кометы к семейству планет, как и Гиппократ, который полагал, что их не всегда можно разглядеть только потому, что они вращаются очень близко от Солнца. Ближе всех к истине подошел Сенека. Авторитет великого Стагирита, лишь укрепившийся за прошедшие после его смерти почти четыреста лет, не испугал его. «Я не могу согласиться, что комета - это только зажженный огонь, это скорее одно из вечных творении природы,- писал Сенека.- Комета имеет собственное место между небесными телами, она описывает свой путь и не гаснет, а только удаляется. Не будем удивляться, что законы движения комет еще не разгаданы... придет время, когда упорный труд откроет нам скрытую сейчас правду... Только после долгого ряда поколений постигнут то, чего мы не знаем. Придет время, когда потомки будут удивляться нашему незнанию простых, ясных и естественных истин».

Как хорошо сказано! И как верно написал Сенека о кометах! Вот вам прекрасный пример прозорливости древней науки! И сколько таких примеров! Левкипп и Демокрит писали об атомах. Но потом люди забыли о них, чтобы вновь открыть через многие века. Платон призывал искать в частных явлениях общие математические законы - этот совет тоже был потерян. Аль-Бируни говорил о системе мира с Солнцем в центре и планетами, обращающимися вокруг него. Коперник пришел к этому через 500 лет. То же и с кометами: поняли, знали, а потом забыли. Поняли, очевидно, очень давно, задолго до Сенеки. И знали, очевидно, больше, чем он знал. Есть убедительные доказательства того, что древние евреи понимали, что кометы периодически возвращаются к Земле. В Талмуде есть такие слова о комете Галлея: «Раз в 70 лет комета появляется и сбивает с толку корабельщиков». И арабы тоже что-то знали. Во всяком случае, они утверждали, что «кометы принадлежат не воздуху, а небесам». Эти знания пришли, очевидно, из Вавилона. И кто теперь скажет, откуда они пришли в Вавилон...

Знали и забыли. Словно проспали полтора тысячелетия. Проснулись и снова задумались: откуда же все-таки берутся эти самые кометы?

Талантливый немецкий астроном Иоганн Мюллер первый описал траекторию большой кометы 1472 года. Больше известно другое его имя, перекроенное на латинский лад - Региомонтан,- так он значится в энциклопедиях. Отличный был наблюдатель и прилежный математик, но свои астрономические таблицы составлял он, исходя из системы мира Птолемея, где в центре была Земля, а не Солнце. Это были первые печатные астрономические таблицы, они лежали на столах в каютах Васко да Гама, Христофора Колумба, Америго Веспуччи, - Региомонтан помог людям открыть свою планету.

День за днем наблюдал он комету, рисовал положение хвоста, соотносил яркую бегущую звездочку с положением неподвижных звезд, пробовал вычислить траекторию ее движения, но не успел: папа Сикст IV оторвал его от работы, вызвал из Нюрнберга в Рим, хотел посоветоваться о реформе календаря. Едва поселившись в вечном городе, Региомонтан заболел и умер. Было ему 40 лет. Вычисления траектории кометы остались незаконченными.

Но дух сомнений в правоте Аристотеля уже витал в воздухе. Через сто один год после смерти Региомонтана, когда над Европой появилась новая яркая комета, вычислить ее путь в небе решил Тихо Браге, самый известный тогда астроном...

Колоритнейшая была личность. Сын влиятельного датского судьи, он по воле отца должен был стать юристом, но в четырнадцать лет, когда учился в Копенгагене, в судьбу его вмешались силы небесные - затмение Солнца. Юноша был потрясен не столько самим явлением, сколько той точностью, с которой предсказали его астрономы. Среди войн и бунтов, мелкого дорожного разбоя и крупного придворного воровства, среди коварств союзов и измен, среди дипломатических предательств и супружеских обманов, среди всей зыбкости и непрочности жизни, временности, неточности, условности бытия существовало нечто вечное, незыблемое, прочное, неподвластное ничьим земным приказам и даже монаршей воле. В астрономии его пленила надежность. И он стал астрономом.

Жизнь Тихо Браге поначалу была трудной. Богатые родственники от него отвернулись: дворянину не пристало снисходить до плебейских занятий звездочетов. Со всеми он переругался, да и то сказать, характер был не сахар, вздорный, вспыльчивый. Однажды в Ростоке за трактирным столом карточная колода выбила искры ссоры из подогретой вином компании, и первым вспыхнул Тихо: дуэль! В тот вечер ему отрубили саблей часть носа. Всю жизнь носил он металлический протез, в одних книгах пишут - золотой, в других - серебряный, но наверняка уродующий, придающий лицу дурацкий, клоунский вид,- и нос этот сделал Тихо еще более нервным и нелюдимым. Он путешествовал по Германии с маленькой походной обсерваторией, пока не прибило его ко двору датского короля Фридриха II, которого убедили, что способствовать чтению божьего промысла, начертанного звездами на своде небесном, есть деяние, украшающее монарха. На маленьком острове Вэн в проливе Зунд построили для Тихо Браге по современной терминологии целый научный городок - Ураниборг - город Урании, музы астрономии, с блестяще оборудованной обсерваторией, наблюдательными площадками, лабораториями, библиотекой, залами для приемов, садом для прогулок. Здесь, осыпанный королевскими милостями, и обосновался он на долгие годы. Женившись на простой крестьянке (новый вопль родственников!), он был плохим мужем, поскольку целиком поглощен был своими наблюдениями, отвлекаясь лишь на составление гороскопов, за которыми приезжали сюда со всей Европы люди, чье богатство было соизмеримо лишь с их невежеством. Здесь, в Ураниборге, и решил он заняться кометами.

Мысль Тихо Браге была проста: если Аристотель прав и комета находится действительно в «подлунном мире», ее положение среди звезд, наблюдаемое из разных точек, разнесенных на сотни километров, будет отличаться, как отличается положение Луны среди других небесных светил, наблюдаемой в одно и то же время в разных европейских обсерваториях. Но если разница эта будет малой или ее вообще не будет, значит, комета летит где-то очень далеко от Земли, наверняка дальше, чем Луна. Тихо проинструктировал своих учеников и оставил их в Ураниборге, а сам со своей походной обсерваторией отправился в Гельсинбург. Когда сравнили результаты наблюдений, оказалось, что Тихо Браге сокрушил Аристотеля. Эти данные, подкрепленные сведениями других европейских астрономов, убедительно доказывали: кометы не могут быть порождением Земли или других планет, это самостоятельные небесные тела, движущиеся независимо от них.

Независимо, но как? Подобно ракетам с подожженным огненным хвостом, они летят по прямым линиям, пересекая орбиты планет. Летят и улетают навсегда. Так утверждал Иоганн Кеплер.

Кеплер читал лекции по математике и астрономии в Граце, пока новая волна католической нетерпимости не заставила его уехать в Прагу к Тихо Браге.

Дело в том, что после смерти своего доброго гения и покровителя Фридриха II в 1588 году хозяину Ураниборга пришлось туго. Придворные, окружавшие малолетнего наследника датского престола, измученные своенравием и дерзостями человека с металлическим носом, потихоньку настраивали всемогущего мальчика против Тихо. Несколько лет он пытался расположить к себе молодого короля Христиана IV, преподнес ему красивый глобус из позолоченной меди, но глобус не помог: специальная комиссия запретила наблюдения Тихо, как «полные опасной любознательности». Теперь ему уже не до комет. Браге уезжает сначала в Германию, а к 1600 году обосновывается в Праге. Пути Кеплера и Браге пересеклись ненадолго: вместе они работали около года. Осенью 1601 года на многолюдном приеме у своего нового покровителя императора Рудольфа II Тихо, который больше всего боялся насмешливых взглядов и шепотков в спину, терпел за праздничным столом из последних сил и поплатился разрывом мочевого пузыря. Его могила в Праге, в Тыньском соборе.

Да, Кеплер и Браге были вместе только год, но этот год видится сегодня необыкновенным узлом, в котором накрепко переплелись истина и заблуждения. Этот год стоит не просто на границе нового века, но на границе мрачных средневековых астрономических фантазий и радостных реалий мира Коперника.

Коперник умер за пять лет до рождения Браге. Вся научная работа датчанина шла, таким образом, под влиянием идей великого поляка, не мог он о них ничего не знать! Знал, конечно, но знал и другое: как встретила церковь гелиоцентрическую систему мира Коперника. Ведь сначала на эту работу особого внимания не обратили. Так, критиковали, возражали, высмеивали в балаганных комедиях. Лютер мрачно ворчал: «Этот дурак хочет перевернуть все астрономическое искусство...» Коперника проглядели, не заметили, как его великая «ересь» расползлась по всему миру. Книгу Коперника «Об обращении небесных сфер» внесли в список запрещенных книг «впредь до исправления» уже после смерти Тихо Браге. Но Тихо Браге чувствовал, что эта книга неудобная, слишком круто все меняющая, ломающая весь замечательно спокойный, умиротворенно созерцательный мир его Ураниборга. Он наверняка понимал, что неподвижная Земля в центре мира,- лишь красивая выдумка Птолемея, но признать Коперника, признать, что наша планета - рядовое небесное тело, а не избранный богом мир, значит, поссорить Ватикан с Фридрихом, лишиться королевских милостей. Он не сможет работать. Да, да, он не сможет закончить свои наблюдения, а, следовательно, учение Коперника,- прав он или не прав,- тормозит развитие науки! Надо спасать... Нет, не себя, конечно. Науку надо спасать...

Так легко было уговорить себя в роскошном замке на острове Вэн...

Он создал свою ущербную модель мира, давно заросший, никуда не ведущий научный тупичок.

Коперник хотел, чтобы планеты вращались вокруг Солнца? Пусть вращаются. Но само Солнце со всем хороводом других планет будет у него вращаться вокруг Земли. Вот так лучше, так спокойнее...

Кеплер, когда они встретились в Праге,- 28-летний Кеплер и 54-летний Браге,- знал, что система датчанина уязвима, ибо она противоречит его собственным многолетним наблюдениям!

Кеплер прожил тягчайшую жизнь, полную нищеты, болезней, никчемных обвинений, разрушающего душу убогого быта. Браге счастливо всю жизнь находил себе богатых покровителей. Кеплер всю жизнь не видел поддержки ни в каких своих начинаниях. О системе мира Коперника он узнал юношей, когда учился в Тюбингенском университете, от своего учителя Местлина. Не с кафедры, разумеется. Из личных доверительных бесед. И в первом своем большом сочинении «Тайны Вселенной» 25-летний Кеплер смотрит уже на мир глазами Коперника.

Как же прожили они этот год: желчный капризный мэтр и его заморенный, нищий коллега, изгнанный католиками, как говорят, сын колдуньи? Один создал мифическую систему мира и хочет, чтобы ему поверили, ибо доверие это, пусть даже неискреннее, позволит ему оправдаться за содеянное им. Нет, не перед Ватиканом, не перед императором,- перед самим собой! Второй, нищий и зависимый,- принять эту игру не может, ибо принять - значит перечеркнуть все, что он сам написал, о чем сам думает! Вот она, «драма идей», о которой говорил великий физик Нильс Бор, драма, воистину достойная пера Шекспира,- он жил как раз в те годы...

Браге умер. Кеплер занял его место придворного астронома, и через несколько лет открылись ему великие истины,- законы движения планет вокруг Солнца,- три закона Кеплера, которые учат сегодня во всех школах мира. Он понимал значение того, что он сделал. Он писал: «Жребий брошен. Я написал книгу, мне безразлично, прочитают ли ее современники или потомки, я подожду, ведь ожидала же природа тысячу лет созерцателя своих творений».

В прямолинейный бег комет Кеплер уверовал отчасти еще и потому, что ему казалось оскорбительным даже в законах движения равнять величественные миры Марса, Венеры, Юпитера и эти хвостатые космические ничтожества, которых, по его выражению, «в небе столько же, сколько рыб в океане». Но презрение Кеплера к кометам не могло перечеркнуть того факта, что наблюдения этих светил, сделанные в 1607 и 1618 годах, опровергали его утверждение об их прямолинейном движении. Казалось бы, уже прижатый к стенке фактами, Кеплер, однако, сумел придумать остроумное тому объяснение. Кометы летят, конечно же, по прямой,- утверждал он,- но, поскольку Земля сама движется по кривой орбите вокруг Солнца, нам кажется, что кометы летят по кривой. Под своих оппонентов Кеплер подвел мину замедленного действия: если они начнут спорить с ним, они как бы будут отвергать идею движения Земли. Это уже спор не с ним, а с Коперником, проклятым Ватиканом, но уже властно владеющим умами астрономов. Получалось, что спорящий с Кеплером о кометах,- заведомо ретроград и консерватор,- ах, сколько примеров подобных ловушек можно найти в истории науки и не только науки! А тут еще Пьер Гассенди, философ, человек светлого ума, тот самый, который уговаривал Людовика XIV не бояться хвостатых звезд, тоже с упорством стал утверждать, что кометы, конечно же, летят только по прямой и никогда не возвращаются.

Мы теперь знаем, что это не так, и нас невольно несколько раздражает примитивизм мышления людей, столь щедро наделенных природой гениальными способностями. Но ведь, строго говоря, ничего такого уж дикого в утверждениях Кеплера и Гассенди нет. Почему бы кометам и не лететь по прямой? Разве в небе обязательно должно происходить некое «коловращение»? Тогда почему мы сегодня принимаем, что по прямой летят к нам космические лучи, что по прямой прошивает земной шар всепроникающее нейтрино, что, наконец, галактики «по прямой» разбегаются от нас во все стороны? В общем, ничего возмутительно неправдоподобного в идее прямолинейного движения комет не было. И сокрушить эту идею было нелегко. И все-таки оппоненты у Кеплера были. Уже после его смерти («он умер от истомления, печали и бедности 58 лет...» - писал один из биографов Кеплера) польский астроном Ян Гевелий издал книгу «Кометография», в которой выдвинул свою гипотезу движения комет. По его мнению, линии их движения «никогда не бывают столь безупречно прямыми, как настаивают Кеплер и другие». Гевелий считал, что комета - куски планет, вырванные из их тел. Поэтому форму они имеют необычную. Скорее всего это не шары, а диски (наподобие некоторых видов гипотетических «летающих тарелочек» наших дней), и в зависимости от положения этого диска в пространстве прямые линии, по которым летят кометы, могут несколько загибаться к Солнцу. Гевелий много считал и чертил, и чем больше считал и чертил, тем больше запутывал весь этот вопрос. Астроном Георг Дерффель утверждал, что не правы оба: и Кеплер и Гевелий, а на самом деле кометы летают по параболическим кривым, в фокусе которых находится Солнце, но доказать это не мог...

Вот в таком запутанном и запущенном состоянии оказалось кометное хозяйство в конце XVII века, когда в него пришел Эдмунд Галлей.

Тихо Браге показал, что Аристотель заблуждался. Иоганн Кеплер показал, что Тихо Браге заблуждался. Теперь потребовался Эдмунд Галлей, чтобы показать, что Кеплер заблуждался тоже.

3
«Чудесное пророчество есть сказка,
но научное пророчество есть факт».
В. И. Ленин


Галлея называют прежде всего астрономом, а был он, старомодно выражаясь, естествоиспытателем,- тем счастливцем, который мог себе позволить интересоваться тем, что его интересовало, и каких немало было в XVII и в XVIII веках, и даже в XIX веке они еще были, но в наше время - время плодотворной узкой специализации - уже перевелись.

Эдмунд Галлей родился в семье лондонского мыловара, человека зажиточного и довольно образованного. Во всяком случае, английский мыловар был просвещеннее датского судьи и понимал, что заниматься наукой не зазорно. Он поощрял юношеское увлечение сына астрономией, а когда тот в 17 лет поступил в Оксфорд, подарил ему семиметровую астрономическую трубу, доставившую Эдмунду много счастливых минут. В 19 лет студент уже публикует первую серьезную астрономическую работу. Он уже исправляет и дополняет звездный каталог самого Тихо Браге, о нем уже говорят как о зрелом исследователе. Северное небо к тому времени было изучено европейскими наблюдателями довольно хорошо, и молодой Галлей просит короля Карла II об организации экспедиции за экватор, чтобы наблюдать южные созвездия. И вот он уже морской офицер, он уже командует небольшим военным кораблем «Парамор», и новые незнакомые звезды горят над его головой, когда высаживается он на острове Святой Елены, ничем не знаменитом острове, печальная слава которого - впереди...

Научную биографию Галлея, наверное, было бы правильно разделить на две неравные части. Первая, меньшая часть - время молодое, веселое, когда ищет он сам себя, и за то берется, и за это,- и все как-то легко, словно играючи у него получается. И приливы в Ла-Манше изучает, и карту мировых ветров со всеми муссонами и пассатами составляет, и чертит таблицы продолжительности жизни, и всякий раз в любой работе проявляет не только любознательное рвение, но, что того дороже, выдумку, находчивость, остроумие. Надо измерить площадь английских графств. Как? Фигуры на карте донельзя причудливы. Измерил одно, самое простое. Потом подумал и решил пожертвовать картой: все графства аккуратно вырезал, узорные эти бумажки взвесил на точных весах и сравнил с измеренной...

Ни влиятельных врагов у него нет, ни тайных завистников. Никто излишне демонстративно ему не протежирует, но и палок в колеса тоже вроде бы никто не сует. За два свои путешествия за экватор, где он 18 месяцев изучал южное небо, Оксфорд присудил ему ученую степень Магистра Искусств (какое замечательное время: астрономия еще причислялась к искусству!),- достойнейшее начало научной карьеры, и вот в 24 года вся эта его удачливая жизнь приостанавливается: на ровном и благополучном пути своем Эдмунд Галлей споткнулся о комету.

В 1680 году молодой англичанин оказывается в Париже как раз в то время, когда над французской столицей горит большая комета, та самая, которая, как вы помните, заставила брата Людовика XIV пожалеть о том, что он принц крови. Столь эффектное явление природы не могло не заинтересовать Галлея. Много вечеров проводит он в обсерватории, где не столько смотрит в телескоп, сколько спорит с сеньором Джованни Доменико Кассини, директором и основателем Парижской обсерватории, ради которой покинул он родину, оставил кафедру в Болонье и лишился расположения щедрейшего мецената маркиза Мальвазиа в Панцано. Кассини - авторитет. Изучение Солнца, а затем Марса, Юпитера и его спутников и, наконец, Сатурна с его загадочным кольцом снискали ему заслуженное уважение коллег. К моменту встречи с Галлеем он уже выдвинул гипотезу о строении этого кольца и открыл два спутника Сатурна, а через несколько лет откроет два других. Кассини на 31 год старше Галлея, но дело не в возрасте,- они представители не только разных поколений, но разных научных эпох. Зоркий и опытный наблюдатель, Кассини по всему своему складу был ученым эпохи Тихо Браге. Правда, он не очень верил в астрологию, но и Ньютону он тоже не очень верил, и Коперника принимал с оговорками, и Кеплера пытался поправлять. Он сделал много, но и ошибался предостаточно...

Эдмунд понравился ему неуемной своей энергией, он отдал ему все свои измерения хвостатой небесной гостьи, но убедить Галлея, что комета эта летит не по прямой, а по орбите, близкой к Солнцу, никак не мог: молодой англичанин стоял на своем.

Парадокс этого спора заключается в том, что ошибались оба. Убежденный в правоте Кеплера, Галлей отстаивал идею прямолинейного движения комет, старался подогнать в своих расчетах цифры Кассини, у него ничего не получалось, он окончательно запутывался, но неудачи только пуще разжигали его азарт,- он решил не отступать, пока не разберется с этими дьявольскими хвостатыми звездами.

Галлей, как теперь говорят, зациклился. Кометы овладели его мозгом. Он непрестанно думает о них - и в Париже, и дома, когда вернулся в Айлингтон. В сентябре 1682 года над Англией снова видна яркая комета. Эдмунд только что женился, так не хочется ранним зябким утром вылезать из-под пуховика, подниматься в стылую обсерваторию, все инструменты такие холодные, что надо заставить себя прикасаться к ним, но он встает и идет и день за днем измеряет путь кометы. Он еще не знает, что это - ЕГО комета, та самая, которую назовут его именем, которая обессмертит его...

Став в 1685 году помощником секретаря Лондонского королевского общества, Галлей знакомится со многими известными учеными, в том числе с самым замечательным членом этого общества Исааком Ньютоном и его заклятым врагом Робертом Гуком. Истинные причины их предельной неприязни понять Галлею было нелегко. Ньютон по своему обыкновению считал, что Гук его «обкрадывает». У Гука было много оригинальных работ. Он, например, открыл, что живые организмы состоят из клеток. Ему принадлежит и знаменитый закон Гука - закон упругости твердых тел - зерно, из которого проклюнулся сопромат. Все это вроде бы к Ньютону никакого отношения не имеет, но именно в то время, когда молодой Галлей спорил на улице Риволи с Джиованни Кассини, Роберт Гук пришел к выводу, что сила тяжести убывает обратно пропорционально квадрату расстояния,- можно сказать, что он «наполовину» открыл закон всемирного тяготения Ньютона. Этого Ньютон Гуку простить уже был не в состоянии, допекал, где только мог, используя подчас приемы недозволенные: злословил относительно роста Гука. Кстати, хрестоматийная фраза Ньютона о том, что он видел так далеко, потому что стоял на плечах гигантов,- это тоже камешек в огород Гука.

Галлей обсуждал с Гуком вопрос о кометных траекториях. И в беседе этой даже промелькнула мысль о том, что именно силы тяготения определяют в небесах пути комет. Знаменитый архитектор Кристофер Рен пообещал даже премию тому, кто докажет, что это действительно так. А как доказать? Галлей решил поговорить с Ньютоном. Поговорить с Ньютоном пвсле дружеских бесед с Гуком! Да возможно ли это?!

Человек угрюмый, замкнутый, как теперь говорят, некоммуникабельный, Ньютон был до предела издерган спорами по отстаиванию своего приоритета, в которых более всего повинен был сам, поскольку испытывал какую-то непонятную неприязнь к публикациям, тянул время, стремился, чтобы открытия его «отлежались». Невольно создается впечатление, что Ньютон, очень высоко (и справедливо!) ставивший свою репутацию ученого, боялся конфуза. «Гипотез не измышляю» - таков был девиз Ньютона, который подчеркивал неоспоримость всех открывшихся ему истин мироздания. Неприязнь к гипотезам, ко всему, в чем можно хоть на миг усомниться, приводили к тому, что он словно ждал, чтобы кто-то другой пришел к тем же выводам, подтверждая его правоту. Но одновременно он требовал признания своего первенства. Совместить уединенное молчание с неоспоримым приоритетом было трудно - в этом корень всех его конфликтов и пререканий и с Гуком, и с Лейбницем, и с Гюйгенсом, и с Лукасом,- с кем он только не конфликтовал! Сам Ньютон от всей этой околонаучной возни мучился, писал с горечью: «Я убедился, что либо не следует сообщать ничего нового, либо придется тратить все силы на защиту своего открытия...»

Вот к такому трудному человеку и пришел измученный кометами Галлей. Судя по всему, Эдмунд понравился Ньютону, как в свое время он понравился Кассини. Наверное, сын мыловара был при всех своих талантах еще и просто обаятельным, располагающим к себе молодым человеком. Во всяком случае, когда он робко задал вопрос о том, что, возможно, существует некий закон, определяющий взаимодействие тел за счет тяготения, ответ был ошеломительный. Кисло улыбаясь, Ньютон сказал, что закон такой действительно существует, он его открыл и уже сделал все необходимые расчеты, да вот не помнит, куда эту бумажку засунул...

Галлей вцепился в Ньютона мертвой хваткой: он понял, что этот странный угрюмый человек уже решил все мучившие его вопросы. И он был прав. Действительно, размышляя над своим великим универсальным законом, Ньютон, вновь являя миру прозорливость гения, записал о кометах: «Я склонен заключить, что они могут быть своего рода планетами, обращающимися по орбитам, которые в непрерывном движении повторяются вновь и вновь». Но об этом он не сразу сказал Галлею. Они встречались регулярно, и раз за разом туман в голове Галлея рассеивался. Оказывается, в 1680 году Ньютон в Кембридже тоже наблюдал ту «парижскую» комету и тогда уже понял, что та комета, которая в ноябре приближалась Солнцу, и та, которая в декабре удалялась от него, - одно и то же небесное тело.

С трепетным восторгом слушал Галлей признания знаменитого ученого. Он понимал, что в этой скромной комнате Тринити колледжа рождаются великие, всемирные истины. Он оглядывал беспорядочные нагромождения книг, бумаг, каких-то приборов, инструментов, линз и понимал, что это, быть может, самые большие сокровища, существующие сегодня на земле. Сокровища хрупкие, почти бестелесные, которых может погубить проголодавшаяся мышь, опрокинутая чернильница, промокший потолок, пламя канделябра. И случалось,- они погибали! В 1692 году любимый песик Ньютона Алмаз опрокинул свечу на кипу рукописей, и все сгорело дотла. Ньютон тогда был на грани психического расстройства, не мог работать...

Галлей умолял Ньютона привести в порядок и систематизировать свои записи по закону всемирного тяготения. Тот нехотя соглашался. Активность Ньютона несколько возросла, когда Галлей сказал ему, что «Математические начала натуральной философии» - так назвал Ньютон свой классический труд - он, Галлей, собирается издать на собственные деньги. Доходы Ньютона тогда значительно превосходили доходы Галлея, но что делать? К многим качествам, не украшающим гения, приходится, увы, добавить еще и некоторую скаредность...

Участие Галлея в делах Ньютона еще больше их сближает. Сегодня в некоторых книгах Галлея называют даже учеником Ньютона, но если верить тому, что мы знаем о характере великого ученого, вряд ли допустимо предположить, что у него могли быть ученики. Так или иначе, воодушевленный долгожданными откровениями Ньютона, Галлей решает проверить идею мэтра. Ведь если кометы летают по неким очень вытянутым орбитам, то они время от времени должны приближаться к Солнцу и к Земле, орбита которой в сравнении с кометной, не столь уж далека от нашего дневного светила. А раз так, надо посмотреть, нет ли какой-нибудь временной закономерности в появлении комет.

И Галлей приступает к титаническому труду - начинает вычислять орбиты комет, согласуясь с данными астрономических летописей. Астроном превращается в историка. Он анализирует хроники начиная с 1337 года и, затратив уйму времени, отбирает достоверные, по его мнению, сведения о кометах. «Следуя по стопам великого ума, я приступил к приспособлению его геометрического метода к арифметическим вычислениям орбит комет,- писал Галлей,- и труды мои были не напрасны. Собрав отовсюду наблюдения комет, я составил таблицу,- плод обширного и утомительного труда, небольшую, но небесполезную для астрономов».

Для того, чтобы вычислить хотя бы одну орбиту, необходимо знать не менее трех положений кометы среди звезд и точное время этих положений. В его «небольшой, но небесполезной» таблице - 24 кометы. Сначала показалось, что он нашел ту самую, «парижскую», которую они с Ньютоном наблюдали на разных берегах Ла-Манша. Галлей почти уверен, что она была в небе в 44 году до нашей эры - сразу после убийства Цезаря, потом в 530, в 1065 и вот, наконец, в 1680 году. Ньютон рассеянно посмотрел его расчеты и согласился. Галлею очень нужен был сейчас трезвый, критичный, ничего не принимающий на веру мозг Ньютона. Но гениальный ученый именно в это время - конец XVII века - впадает в тяжелую депрессию. Он как-то туго соображает, отключается от мысли, слушает, думая о другом, и не поймешь, слышит ли вообще. Существует предположение, что Ньютон в это время отравился парами ртути. Он увлекся алхимией и с упорством, достойным гения, дни и ночи проводит в лаборатории, пытаясь синтезировать золото. Эксперименты с ртутью, а также с другими ядовитыми веществами, свинцом, мышьяком, сурьмой, которыми он постоянно пользовался, действительно могли вызвать отравление, медицинские симптомы которого близки с описаниями его состояния современников. Ньютон был плохим помощником в это время. И с расчетами «парижской» кометы зря он согласился - там была ошибка...

Потом Галлею показалось, что он нашел еще один период-комета 1532 и 1661 годов не одна ли и та же? Но и эта версия оказалась ложной. И, наконец, еще одна, та самая, что вытаскивала его из-под пуховика в Айлингтоне. «Довольно многое заставляет меня думать,- пишет Галлей,- что комета 1531 года, которую наблюдал Апиан, была тождественна с кометой 1607 года, описанной Кеплером и Лонгомонтаном, а также с той, которую я сам наблюдал в 1682 году. Все элементы сходятся почти в точности, и только неравенство периодов, из которых первый равен 76 годам 2 месяцам, а второй 74 годам 10,5 месяца, по-видимому, противоречит предположению о тождестве, но разность между ними не столь велика, чтобы ее нельзя было приписать каким-либо физическим причинам. Мы знаем, что движение Сатурна так сильно возмущается другими планетами, особенно Юпитером, что время его обращения известно лишь с точностью до нескольких дней. Насколько же больше должна подвергнуться таким влияниям комета, уходящая от Солнца почти в четыре раза далее Сатурна! Поэтому я с уверенностью решаюсь предсказать ее возвращение на 1758 год».

Так он поставил на карту - на звездную карту - свое доброе имя. Нужна особая интеллектуальная отвага, чтобы делать предсказания в науке. Для этого надо хорошо знать и крепко верить. Великими пророками в астрономии были Джордано Бруно и Галилео Галилей, Николай Коперник и Иоганн Кеплер. Трудно предсказать ход небесных светил, но еще труднее предвидеть прогресс в тех областях знаний, которые зависят не только от объективных законов природы, но и от субъективной человеческой воли. Вот почему так ценны замечательные пророчества великих русских ученых: Михаила Ломоносова, Дмитрия Менделеева, Константина Циолковского, Владимира Вернадского. Замечательных ученых и замечательных патриотов.

Эдмунд Галлей тоже был патриотом. После его смерти нашли страничку, написанную его рукой, и были там такие слова: «...если в согласии с тем, о чем мы говорили, она вновь вернется около 1758 года, честное и беспристрастное потомство не откажется признать, что первым это открыл англичанин». Он хотел, чтобы будущая слава его досталась родине. И хорошо, что мы сегодня помним о его словах, что мы не забыли: Галлей - англичанин...

Он понимал - маловероятно, чтобы судьба позволила ему прожить 102 года и пережить... Что? Триумф или разочарование? Он верил в триумф! Если период обращения этой кометы действительно 76 лет, то не так уж много людей, которые видят ее два раза в жизни. Увы, он не окажется среди этих счастливцев. Спасибо уже за то, что он видел свою комету тогда, осенью в Айлингтоне, когда было ему 26 лет, и была молодость, и любовь была, и вся жизнь казалась еще впереди...

Королевский астроном Эдмунд Галлей, директор Гринвичской обсерватории, умер 14 января 1742 года на 86-м году жизни. Галлей умер, а предсказание осталось жить...

4
«Если мы расположим науки по предмету их занятий, то первое место отведем той, которую одни называют астрономией, другие астрологией, а многие из древних - завершением математики. Это - царица наук, наиболее достойная свободного человека... И если все науки возвышают дух человеческий, то больше всего это свойственно астрономии, не говоря уже о величайшем духовном наслаждении, связанном с ее изучением...»

Николай Коперник

Придет или не придет? Придет - значит, подчинится человеческому разуму, значит, сделан новый шаг, утверждающий познаваемость окружающего мира.

Ученые очень хотели, чтобы комета пришла. Они не просто ждали ее, они стремились уточнить предсказания Галлея. Ведь разница в периодах, как он сам отмечал, составляет более 16 месяцев, и, если комета не придет в 1758 году, тут же посыпятся обвинения в неточности, условности, шуточки о гадалках, короче,- будет скомпрометирован сам научный метод.

К середине XVIII века сильная астрономическая школа образовалась во Франции. Именно французы и взялись за нелегкую работу: вычислить возмущения, которые может претерпеть орбита кометы в результате влияния планет, главным образом планет-гигантов - Юпитера и Сатурна. Возглавил группу энтузиастов Алексис Клод Клеро.

Клеро был математиком-вундеркиндом. В 12 лет он уже написал исследование алгебраических кривых четвертого порядка, в 18 лет был утвержден адъюнктом Парижской Академии наук, а в 25 стал ее академиком. Человек необыкновенной энергии, он не был похож на классических кабинетных математиков. Накануне избрания в Академию он уезжает в Лапландию: хочет измерить там дугу меридиана. В 39 лет - он автор классического труда «Теория фигуры Земли, основанная на началах гидростатики». В 1751 году он получает премию Петербургской Академии наук за работу по движению Луны, где как раз учитывались возмущения, виновником которых было Солнце. Уточнить Галлея, решить новую, еще более сложную задачу представлялось Клеро очень заманчивым. Он начал работать, но быстро понял, что в сроки, отведенные ему Эдмундом Галлеем, решить эту задачу он не успеет: слишком много надо было вычислять. Он увлек своими идеями 26-летнего Жозефа Лаланда, который, хотя и не был вундеркиндом, в двадцать один год был избран академиком за блестящие работы по изучению Луны и планет. Наконец, помощницей Клеро стала госпожа Лепот - жена парижского часовщика. Часовщики в то время были механиками экстра-класса и ценились выше нынешних докторов наук. И жену себе парижский часовщик нашел тоже незаурядную. Госпожа Лепот была широко известна своими математическими способностями - уже одно это сразу выделяло ее среди тогдашних представительниц слабого пола. О ней восторженно писал уже упомянутый в начале нашего рассказа Камиль Фламмарион, который, впрочем, напутал, назвав ее Гортензией и придумав красивую легенду, что именно в ее честь был назван экзотический цветок, привезенный французским астрономом Лежантилем из Индии. Фламмарион все напутал: госпожу Лепот звали не Гортензией, а Николь, цветок привез не астроном Лежантиль, а ботаник Комерсон, и не из Индии, а из Японии...

Вот эта талантливая троица и решила узнать точный путь кометы, которая, по словам Клеро, «сделалась предметом более живого интереса, чем обыкновенно обнаруживается публикой к астрономическим вопросам».

На карту был поставлен не только престиж Галлея, но в какой-то степени и авторитет Ньютона. Несмотря на то что прошло три десятилетия со дня смерти великого ученого, который и при жизни почитался великим, закон всемирного тяготения еще не был безоговорочно признан ученым миром и нередко причислялся не к фундаментальным законам мироздания, а, скорее, к красивым, но весьма фантастическим гипотезам. Поэтому результаты трудов парижской троицы выходили за рамки спора, прав или не прав Галлей, и имели для своего времени принципиальное, мировоззренческое значение.

«Шесть месяцев,- вспоминал потом Лаланд,- мы вычисляли с утра до ночи, иногда даже не отрываясь для еды, и следствием этого было то, что я расстроил свое здоровье на все остальные дни моей жизни. Помощь госпожи Лепот была такова, что без нее мы никогда не осмелились бы предпринять этот громадный труд, состоявший из вычислений расстояния кометы от двух планет - Юпитера и Сатурна - для каждого градуса небесной сферы в течение 150 лет...»

Они почувствовали, что не успеют закончить свои вычисления к сроку. Если комета появится до того, как они получат свой результат, все будут подозревать их в подтасовке, да и вообще работа потеряет всякий смысл. Клеро настоял на упрощенном варианте расчетов, убеждая своих коллег, что лучше пожертвовать точностью, чем предсказать явление кометы, когда в ее существовании уже все смогут убедиться и безо всяких предсказаний. 15 ноября 1758 года Клеро представил Парижской Академии наук результаты многомесячных вычислений. (По другим данным - в октябре.) Расчеты трех математиков показывали, что Юпитер «притормозит» комету примерно на 518 суток, а Сатурн увеличит опоздание ее свидания с Солнцем (и Землей) еще на сто суток. Таким образом, комета должна пройти точку перигелия, т. е. приблизиться к Солнцу на минимальное расстояние, 13 апреля 1759 года, после чего начать обратный путь - от Солнца. Клеро предупредил, что некоторые упрощения в расчетах допускают ошибку в пределах месяца.

Теперь надо было ждать. Ждать и искать! Астрономов охватил какой-то спортивный азарт: кто же первый увидит летящую к Земле комету? Жажда славы лишила покоя честолюбивого ассистента Парижской морской обсерватории Шарля Мессье. Два года, с рвением необычайным, буквально каждую ночь проводил он за телескопом. Его шеф - директор обсерватории Жозеф Делиль был первым академиком-астрономом только что учрежденной Петербургской Академии наук. Человек авторитетный и осторожный, Делиль не рекомендовал Мессье торопиться с сообщением, что 21 января 1759 года ему удалось разглядеть возвращающуюся комету Галлея. Мессье не мог ослушаться директора. Слишком многим он был ему обязан. Человек без образования, Мессье начинал чертежником и переписчиком черновиков Делиля, благодаря поддержке директора освоил технику астрономических наблюдений, научился работать с инструментами. Пройдет несколько лет, и Мессье прославится как искусный «ловец комет», обнаружив 14 хвостатых звезд, сам станет директором обсерватории, академиком, но тогда, в 1759 году, с кометой Галлея ему не повезло. В отчаянии читал он сообщение из Дрездена: Иоганн Георг Палич - 35-летний крестьянин из окрестной деревушки, астроном-любитель, пренебрег усладами рождественского праздника и в ночь на 25 декабря разглядел в созвездии Рыб летящую к Земле комету. Это открытие сделало безвестного крестьянина знаменитым. Его принимали особы самого высокого ранга, прельщали сытными придворными должностями, но он остался простым крестьянином и после смерти был вознагражден памятником в родной деревне.

С каждым днем комета становилась все ярче и ярче, и уже не нужен был никакой телескоп, чтобы разглядеть ее. В середине февраля 1759 года она скрылась в вечерних сумерках, чтобы в апреле вновь явиться в предрассветные часы. Через перигелий комета прошла 13 марта 1759 года,- это был триумф Клеро и его друзей: ошибка в их расчетах действительно почти не превышала месяца - 32 дня.

- Что значит тридцать два дня по сравнению с периодом в 75 лет! - восклицал ликующий Лаланд. Парижский астроном Жак Бламон назвал подтверждение природой расчетов математиков «самым важным событием в истории науки». И действительно, это была большая победа астрономии, одна из тех побед, которые резко двигают вперед человеческое сознание, поскольку даже самый невежественный и предубежденный человек не может не задуматься в дни торжества таких побед над величайшей силой знания.

«Комета принесла первое безусловное подтверждение универсальности закона всемирного тяготения и могущества разработанных к тому времени методов небесной механики,- писал известный советский астроном, специалист по кометам профессор Сергей Константинович Всехсвятский.- Эта знаменитая в истории человечества комета по праву получила имя Галлея».

Да, теперь эту комету окрестили: отныне она стала называться кометой Галлея. Теперь уже никто не сомневался, что еще через 76 лет она снова придет к Земле, и путь ее измерялся всеми астрономами весьма тщательно, чтобы возможно точнее предсказать ее новое появление.

И вот прошло 76 земных лет, равных одному году кометы Галлея, и давно уже умерли и Клеро, и Лаланд, и госпожа Лепот, и астрономы снова объявили негласное соревнование в точности своих расчетов. К этому времени великий астроном Вильям Гершель открыл еще более далекую, бегущую за Сатурном планету Уран, и влияние ее на путь кометы тоже надо было учитывать, что еще более усложняло вычисления.

Соревнование астрономов началось, конечно, не в 1835 году, а много раньше. Парижский астроном Дамуазо засел за расчеты уже в 1816 году и через несколько лет работы назвал дату прохождения перигелия - 4 ноября. Его коллеги получали другие, но тоже близкие числа: Розенбергер - 12 ноября, Леман - 24 ноября, Понтекулан - 7 ноября. Потом, уточнив массу Юпитера, Понтекулан пересчитал все снова и объявил новую дату - 15 ноября.

И снова все ждали и искали. На этот раз первым 5 августа 1835 года отыскал в небе комету Галлея директор маленькой римской обсерватории Дюмушель. Однако другие астрономы ее не видели. 20 августа, когда, судя по расчетам, комету можно было разглядеть в северных широтах, ее увидел в Дерпте академик Петербургской , Академии наук Василий Яковлевич Струве. За два года до этого он вошел в специальную комиссию по созданию знаменитой Пулковской обсерватории, директором которой он позднее был в течение 23 лет и которую оставил лишь за два года до смерти, находясь в весьма преклонном возрасте. Струве известен и как родоначальник целой династии знаменитых астрономов: Отто, Герман, Людвиг и еще один Отто Струве,- уже правнук Василия Яковлевича.

Астрономическая техника 1835 года уже позволяла разглядеть некоторые детали строения хвостатой кометы. Наблюдая ее день за днем, Василий Яковлевич видел, что комета все время изменяется. Все яснее можно было разглядеть маленькое яркое ядро, окутанное туманным облаком,- так называемой комой. Длинный хвост кометы тоже изо дня в день менял свое положение, но всякий раз был направлен точно в противоположную от Солнца сторону. Особенно повезло Василию Яковлевичу безоблачной ночью 17 сентября. Он увидел вдруг, что голова кометы неминуемо наползает на одну из звезд. Раз так, свет звезды, прикрытый кометой, должен ослабнуть и по ослаблению блеска можно будет оценить плотность вещества в кометной голове.

Но никакого пригасания звезды он не обнаружил. Свет проходил через облако комы так, словно это прозрачнейшее стекло. В течение двух часов, со всей тщательностью подготовив свою аппаратуру, Струве пытался обнаружить хотя бы незначительное преломление света звезды при его прохождении через голову кометы. Но и преломления обнаружить тоже не удалось. Свет от звезды шел так, как будто на его пути и не было никакой кометы. Струве пришел к выводу, который и сегодня, 150 лет спустя, разделяется всеми астрономами: вещество в голове кометы находится в крайне разреженном состоянии, а ее твердое ядро ничтожно мало по своим размерам.

Комета прошла перигелий 16 ноября 1835 года. Понтекулан получил премию за то, что в своих вычислениях ошибся лишь на сутки. Впрочем, и Дамуазо, и Розенбергер тоже были премированы. Продолжая научную эстафету Клеро, еще через 75 лет англичане П. Коуэлл и Э. Кроммелин, уже зная, что за Ураном есть еще Нептун, который тоже вносит свои поправки в движение галлеевой кометы, сократили время ошибок в своих вычислениях до трех часов. Сегодня счет идет уже на минуты. Американский астроном Дональд Иоманс подсчитал, что на этот раз комета Галлея в результате «коррекции» Юпитера придет к Солнцу 9 февраля 1986 года на 8 часов 36 минут раньше, чем указывалось в предыдущих расчетах, а именно,- в 14 часов 39 минут по московскому времени 9 февраля 1986 года.

Но вернемся в год 1835-й. Вместе с В. Я. Струве комету наблюдали многие европейские астрономы. Среди них был и уже весьма маститый и авторитетный ученый из Кенигсберга Фридрих Вильгельм Бессель. Кометы давно его интересовали. Сын мелкого чиновника из маленького саксонского городка Миндена, он начинал как астроном-любитель и совсем еще молодым человеком, увлекшись кометами в 1804 году - через сто лет после предсказания Галлея,- сам вычислил орбиту его кометы. Теперь, наблюдая ее воочию, Бессель приходит к выводу, что ядро кометы состоит, очевидно, из льда. Человек осторожный, по-немецки пунктуальный, Бессель собственно слово «лед» нигде не произносит, но оно читается между строк в его статье, опубликованной на следующий год после явления кометы. «...Я не вижу никаких трудностей в предположении,- пишет он,- что кометы состоят из частей, которым не хватает лишь немного тепла.., обладание которым необходимо им, чтобы стать летучими».

Итак, если визит кометы Галлея 1759 года стал триумфом вычислителей, победой Галлея и Ньютона, то следующий ее визит в 1835 году благодаря наблюдениям Струве, Бесселя и других ученых значительно увеличил наши знания о природе этой кометы и комет вообще. К 1910 году, следующему свиданию землян с кометой Галлея, узнали еще больше.

Еще в XVI веке профессор математики в немецком городке Ингольштадте на Дунае Петр Аниан, наблюдая за кометой Галлея в 1531 году, пришел к выводу, что направление кометного хвоста зависит от положения Солнца. Отмечали это и другие астрономы. Бессель видел, что из головы кометы вырываются струи вещества и считал, что это происходит под влиянием солнечного тепла. Он построил теорию строения кометной головы, вполне объясняющую вид кометы Галлея, но не всегда пригодную для других комет.

Вряд ли маленький Федя Бредихин, которому было всего четыре года, когда прилетела комета Галлея, запомнил ее. Он родился и до 14 лет жил в Николаеве. Отец его был потомственным военным моряком, и Феде, как говорится, на роду были написаны земные океаны. Он выбрал пятый океан - небо. Окончив Ришельевский лицей в Одессе, юный Бредихин поступает в Московский университет, страстно увлекается астрономией, сдает экзамены на магистра, сам начинает читать лекции. В 34 года он защищает докторскую диссертацию «Возмущения комет, не зависящие от планетных притяжений» в становится профессором Московского университета, которому он оставался верен всю свою жизнь. Став директором университетской обсерватории, Федор Александрович Бредихин занялся совершенствованием теории Бесселя и создал собственную, для своего времени наиболее совершенную теорию процессов, происходящих в кометах - «механическую теорию кометных форм» и классифицировал типы кометных хвостов,- эта классификация дожила и до наших дней. По Бредихину, хвост кометы двигался от Солнца благодаря действию его отталкивающих сил. Через три года после смерти Бредихина его университетский коллега профессор физики Петр Николаевич Лебедев в своих блестящих экспериментах обнаружил, что свет давит на газы, что сразу объясняло, почему хвосты комет направлены всегда в сторону, противоположную Солнцу. Не перечисляя всех астрономических побед в период между двумя визитами галлеевской кометы - 1835-1910 гг.- назвав только две работы наших выдающихся соотечественников, можно представить себе, что за это время наука далеко шагнула вперед. И в нашем рассказе, и в жизни каждое возвращение кометы Галлея к Земле давало астрономам повод подвести какие-то итоги, сравнить сегодняшние возможности со вчерашними, реально оценить прирост астрономических знаний за три четверти века. При Клеро мир Солнца был ограничен Сатурном. Во время визита 1835 года уже знали о существовании Урана. В 1910 году при расчетах траектории уже учитывался Нептун. Наконец, точность сегодняшних предсказаний объясняется тем, что ЭВМ позволяют учитывать влияние всех планет Солнечной системы, включая невероятно далекий маленький Плутон, открытый только в 1930 году. Комета Галлея как бы говорит нам: посмотрите, как меняется мир за то в общем-то короткое время, которое мы не виделись...

Да, мир человеческих знаний меняется куда быстрее, чем мир человеческих предрассудков. Казалось бы, к моменту появления кометы в 1910 году весь ореол таинственности, вся леденящая душу мистика, все «знамения», мучившие римских императоров и французских королей, должны были бы отойти в прошлое. Но именно 1910 год породил небывалую волну кометных страхов. Тому, правда, есть некоторые объяснения.

Нам с вами крупно не повезло: по мнению астрономов, за все исторически обозримые времена комета Галлея еще не представала перед Землей в столь неприглядном и маловыразительном виде, как в 1985-1986 годах. Внешний вид кометы на небе (ее яркость, длина хвоста) зависит от взаимного положения Солнца, Земли и кометы и в первую очередь от расстояния между Землей и кометой. Подсчитано, что самое эффектное зрелище кометы Галлея наблюдали наши далекие предки в 837 году, когда она подходила на минимальное расстояние к нашей планете,- чуть более 3,8 миллиона километров. Нашим дедушкам и бабушкам, папам и мамам и даже редким счастливчикам среди нас самих в 1910 году тоже повезло: комета прошла сравнительно близко от Земли - 22,5 миллиона километров. Гигантский ее хвост перечеркивал полнеба. Зрелище было весьма впечатляющим. Для сравнения минимальные расстояния между Землей и кометой Галлея при подлете к Солнцу и при отлете от Солнца в 1985-1986 годах составляли соответственно чуть меньше 93 и 63 миллионов километров, в годы великих противостояний даже далекий Марс и тот подходит к нам ближе.

Итак, в 1910 году действительно комета сияла в небе во всей своей красе, что уже настораживало обывателя. Его волнение возросло во сто крат, когда астрономы подсчитали, что 19 мая, уже на отлете, комета Галлея, словно помелом, пройдется своим хвостом по Земле. И напрасно те же астрономы уверяли, что ничего страшного не произойдет,- им никто не верил. К тому времени в астрономии уже применялись спектрографические методы исследования, и было известно, что в хвосте кометы присутствуют молекулы циана, угарного газа и других малоприятных соединений. Этого было достаточно, чтобы предсказать конец света. Кто-то из весельчаков астрономов пустил слух, что опасен не циан, а закись азота - «веселящий газ»,- который тоже обнаружен в хвосте и который заставит всех землян плясать и прыгать до полного изнеможения. И этому поверили! «Погибнет ли Земля в текущем году?» - такой или подобные такому заголовки украшали газеты 1910 года. Но это еще, как говорится, «цветочки». В одном из мартовских номеров газета «Голос Самары» опубликовала репортаж, в котором рассказывалось, как один монах торговал в городе листовками такого содержания:

«Заклятие против встречи с Галлеей.

Ты, черт, Сатана, Вельзевул преисподний! Не притворяйся звездой небесной! Не обмануть тебе православных, не спрятать хвостища Богомерзкого, ибо нет хвоста у звезд Господних!

Провались ты в тар-тарары, в пещь огненную, в кладезь губительную!..» И т. д. Ну, Самара, провинция. Однако в редакции «Русских ведомостей» подумали и решили этот репортаж перепечатать...

В мае, накануне «столкновения» Земли с хвостом кометы, всеобщее волнение достигло апогея. Газеты публиковали душераздирающие сообщения из различных уголков земного шара:

«Вена. Венские астрономы убеждены, что завтра хвост кометы заденет Землю. Среди населения, особенно в провинции, паника. Многие запасаются кислородом. Были случаи самоубийств от страха».

«Тегеран. Четверга персы ожидают с ужасом. Местные доморощенные астрономы объявили, что 19 мая наступит конец мира. Многими вырыты глубокие ямы, куда они собираются спрятаться в четверг от небесного гнева».

«Мадрид. Население Испании ожидает появления кометы с большим беспокойством. По ночам на улицах городов и селений толпится народ. В церквах совершаются молебствия. Многие посещают церкви, исповедуются и каются в грехах. Печать отмечает чрезвычайное развитие самоубийств и объясняет это страхом перед кончиной мира. Суеверное население горных областей Испании ожидает комету в паническом страхе».

В Оклахоме, например, едва удалось спасти девушку, которую готовили принести в жертву хвостатой звезде члены секты «Святых последователей».

Всякое смятение умов непременно позволяет людям предприимчивым погреть руки. Копеечное заклинание самарского монаха - это, как говаривал Остап Бендер, низший класс. Повсюду началась бойкая торговля «патентованными» противокометными таблетками», «космическими противогазами» и «болидными громоотводами». И покупали! Вот как писал уже в наши дни о том времени известный американский научный журналист Томас О'Тул: «Тысячи людей прощались со своими близкими и друзьями. Люди обращались к врачам с просьбой дать им противоядие от отравляющих газов, которые, как думали, должны были окутать Землю. В церквах круглосуточно шла служба. Школьники оставались дома, а тысячи рабочих не выходили на работу. Фермеры снимали громоотводы, чтобы они не притянули электрических разрядов. Шахтеры в Пенсильвании и рабочие на серебряных рудниках в Колорадо отказались спускаться под землю из страха оказаться засыпанными. А в Виргинии, Западной Виргинии и Кентукки люди переселялись из домов в пещеры, чтобы избежать гнева кометы». С улыбкой взирая на панику, охватившую его соотечественников, Марк Твен сказал: «Я пришел в этот мир вместе с кометой Галлея. (Твен родился в год кометы - в 1835-м.- Я. Г.). Очень скоро она опять вернется, и я думаю уйти вместе с нею. Это было бы самым большим разочарованием в моей жизни, если бы мне не удалось исчезнуть вместе с кометой Галлея...» Все думали, что великий юморист шутит как всегда, но Марк Твен умер на следующий день после того, как комета прошла перигелий...

Тревоги землян пробовали унять астрономы. В России с разоблачением грядущих кометных ужасов выступали многие известные ученые: С. К. Костинский, К. Д. Покровский, известный библиофил Н. А. Рубакин, будущий почетный академик, «шлиссельбуржец» Н. А. Морозов и другие. Уже упомянутый Камиль Фламмарион убеждал своих читателей, что «земной шар пролетит через хвост кометы, как пушечная бомба пробивает на лету тучу комаров». Если быть крючкотвором, то надо признать, что Фламмарион не точен: комары оказали бы большее воздействие на пушечное ядро, чем оказал хвост кометы Галлея на земной шар, поскольку даже на высоте 150 километров плотность земной атмосферы в несколько миллиардов раз больше плотности кометного хвоста, а комары как-никак это нечто вполне осязаемое.

Комета промчалась, хвостиком махнула и... ничего не случилось. Не было ни смертоносных газов, ни метеорных бомбардировок. В земной атмосфере не удалось обнаружить никаких следов кометного хвоста. Возможно, их удалось бы «отловить» в более высоких слоях с помощью высотных геофизических ракет, но, увы, ракеты тогда еще не умели летать в стратосферу.

Однако и без ракет в 1910 году удалось узнать о комете Галлея немало интересного. Отсутствие следов в атмосфере подтвердило крайнюю разреженность вещества кометного хвоста. В тот же день, когда хвост, который всегда направлен «от Солнца», упирался в земную атмосферу, ядро кометы для земного наблюдателя, как легко себе представить, проецировалось на солнечный диск. Астрономы поспешили этим воспользоваться. Окруженное туманной дымкой испарений ядро нелегко было разглядеть на темном небе. Теперь, когда комета подсвечивалась Солнцем, надеялись, что в его мощных лучах удастся разглядеть черное пятнышко твердого, непрозрачного для солнечных лучей ядра. Но ничего разглядеть не удалось. Существует крылатая фраза о том, что в науке и отрицательный результат - тоже результат. Поиск ядра кометы Галлея в 1910 году - прекрасный тому пример. Зная расстояние от Земли до кометы и разрешающую способность своих телескопов, московские астрономы В. К. Цераский и П. К. Штернберг (знаменитый революционер, именем которого назван Государственный астрономический институт при МГУ) легко вычислили, что по своим размерам ядро, коль скоро его не видно, не может превышать 20-30 километров в поперечнике. Те же результаты получили и их греческие и французские коллеги в Афинской и Медонской обсерваториях.

Тогда же - в 1910 году - выяснилось, что, ядро, хоть его и не видно, совершает, как крохотная планетка, один оборот вокруг своей оси за 10 часов 18 минут. Был уточнен атомный, молекулярный, ионный и пылевой состав кометных хвостов и выполнены другие астрономические наблюдения. 16 июня 1911 года комету Галлея удалось сфотографировать в последний раз, перед тем как она исчезла в глубинах космоса, ушла, чтобы вернуться через 76 лет. Когда произошла Великая Октябрьская революция, она летела уже за орбитой Сатурна, в годы первой пятилетки - за орбитой Нептуна. Движение ее все более и более замедлялось и где-то тогда, когда праздновали мы великую Победу над фашизмом, не в силах преодолеть притяжение безмерно далекого Солнца, галлеева комета повернула вспять, и теперь уже с постоянным разгоном начался ее долгий путь обратно к Земле.

...16 октября 1982 года небо над Паломарской обсерваторией было особенно чистым: ни облачка и легкий ветерок с запада отгонял дымы и пыль Сан-Диего. Эд Дэниелсон был рад, что так удачно зарезервировал себе время работы на большом телескопе, который был развернут в направлении созвездия Малого Пса. Уже два года Эд и восемь его помощников старались первыми увидеть комету Галлея. Знали, где ее искать, как сфотографировать, но ничего не получалось. В ту ночь 16 октября 1982 года им удалось обнаружить некий объект, предельно малой светимости, который двигался туда, куда должна была двигаться комета Галлея и с той скоростью, с которой ей полагалось двигаться. Через три ночи Эд окончательно убедился, что это она и есть. Когда журналисты поздравили Дэниелсона с победой в негласном всемирном соревновании наблюдателей, он сказал со смущенной улыбкой:

- Помимо всего прочего такое событие случается только раз за человеческую жизнь...

5
«Мы живем в эпоху, когда расстояние от самых безумных фантазий до совершенно реальной действительности сокращается с невероятной быстротой».

А. М. Горький

Комета возвращается! Мы можем повторить сегодня слова, сказанные ей в прошлом веке великим английским астрономом Вильямом Гершелем: «Добро пожаловать, небесная гостья!» И теперь самое время хоть несколько слов сказать о том, что же это за чудо такое, кометы? Откуда они берутся, как устроены, что мы вообще знаем о них и о комете Галлея в частности?

На все эти вопросы отвечать довольно трудно. Существует несколько гипотез происхождения комет, несколько гипотез строения их ядер, хвостов и т. д. и т. п. Давать в нашем рассказе предпочтение одной из гипотез, значит наверняка навлечь на себя гнев приверженцев других гипотез. Но и рассказывать о всех гипотезах да еще сравнивать сильные и слабые стороны каждой из них,- грех еще менее простительный, поскольку это может вызвать гнев утомленных читателей, а читателей куда больше, чем астрономов-теоретиков. Поэтому я все-таки рискну рассказать лишь о тех фактах и предположениях, которые признаны сегодня большинством специалистов, хотя и понимаю, что истина не всегда исповедуется большинством.

Итак, наиболее вероятно, что известные нам кометы живут и путешествуют только в пределах нашей Солнечной системы. Во всяком случае, ни разу не наблюдалась комета, скорость которой и направление движения позволяли бы предположить, что она прилетела к нам из другой звездной системы. Что касается того, когда и как образовались кометы, то наиболее популярной надо признать гипотезу, которую выдвинул в 50-х годах нашего века выдающийся голландский астроном Ян Хендрик Оорт,- многолетний лидер Лейдннской обсерватории. Согласно этой гипотезе, на очень далеких окраинах Солнечной системы, в 150 тысяч раз дальше от Солнца, чем Земля, и в тысячи раз дальше самой далекой планеты - Плутона, находится целый рой крошечных (в астрономических масштабах) кусочков вещества. Большинство астрономов считает, что вещество облака Оорта - это космическии мусор, который остался после «строительства» планет из первичного газопылевого облака, главным образом планет-гигантов: Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна. Как установили вместе с Оортом его коллеги: эстонец Эрнст Эпик (он еще в 1932 году говорил об облаке), русский Василий Фесенков, латыш Карл Штейне, американец Брайен Марсден и другие, незначительные возмущения, возникающие под действием других звезд, могут медленно накапливаться в кометном облаке, что приводит в конце концов к тому, что отдельные глыбы вещества начинают перемещаться ближе к Солнцу. Некоторые из комет под действием переменных гравитационных сил могут быть выброшены даже за пределы Солнечной системы. Очевидно, так случится с кометой Веста: судя по ее энергии, она собирается покинуть солнечную семью. Другие кометы под действием тех же сил упорядочивают свое движение и начинают обращаться по очень длинным, вытянутым, как парниковый огурец, орбитам вокруг Солнца, периодически навещая свою прародину - окрестности орбиты Нептуна, как это делает, в частности, комета Галлея. Кстати, когда ученые отыскивают в старинных хрониках упоминания о кометах и стараются отождествить то или иное описание с кометой Галлея, они помнят, что в те давние годы путь ее в Солнечной системе мог быть совсем другим и чисто арифметическое отсчитывание отрезков древней истории по 76 лет может привести к заблуждениям. Известно, что планеты-гиганты и после того, как орбиты уже сформировались, продолжают играть очень важную роль в жизни комет, им ничего не стоит эту жизнь поломать, до неузнаваемости искалечив кометную траекторию. Например, в 1886 году комета Брукса-2, на свою беду, прошла в 150 тысячах километров от Юпитера,- по астрономическим масштабам очень близко. В результате период обращения этой кометы вокруг Солнца изменился с 29 до 7 лет.

Много ли комет кружит около Солнца? Довольно много. Во всяком случае, за всю историю человечества кометы наблюдались около двух тысяч раз. Большая половина этих наблюдений отмечена была лишь восторгами и страхами, траектории не измерялись и сказать что-либо определенное об орбитах этих комет нельзя. Большая часть комет, зафиксированных, «обмеренных», имеющих астрономический «паспорт» с пропиской в Солнечной системе, относятся к так называемым короткопериодическим кометам, т. е. к кометам, которые приближаются к Солнцу не реже, чем один раз в 12 лет. Однако есть кометы, период обращения которых намного превышает период обращения кометы Галлея. Комета Икейя-Секи, которую открыли японские астрономы-любители Каору Икейя и Цитому Секи в 1965 году, вновь посетит окрестности Земли лишь в 2839 году. Есть кометы, период обращения которых измеряется тысячами и даже миллионами лет. Если говорить о частоте своего появления, галлеева комета представляется мне идеальной: она появляется настолько часто, чтобы о ней не забыли, и настолько редко, чтобы появление ее всякий раз превращалось в событие.

При всех расхождениях в вопросе, где же находится кометная прародина, астрономы довольно дружно соглашаются с тем, что само вещество комет - древнейший материал Солнечной системы, близкий по составу к тому материалу, из которого некогда образовывались ее планеты. Поэтому, как уже не раз отмечалось во многих популярных статьях, изучение комет - это всегда путешествие в далекое прошлое.

Что же представляет собой это правещество - сырье для того материала, из которого миллиарды лет назад были «построены» планеты, в том числе и наша Земля? Тут тоже, как говорится, возможны варианты, разные кометы, очевидно, отличаются по своему составу, так что будем говорить о комете Галлея.

Как вы помните, Фридрих Бессель намекал на ледяное ядро. Сам Бессель отмечал, что до него о ледяной (если называть вещи своими именами) природе кометного ядра говорил Пьер Симон Лаплас - выдающийся французский астроном, научные способности которого были соизмеримы лишь с его уникальным даром сохранять прочную общественно-политическую стабильность, занимать высокие посты и пользоваться всеми материальными благами вне зависимости от резких поворотов бурной истории Франции в конце XVIII - начале XIX века. Американский астроном Фред Уиппл развил гипотезу Лапласа и Бесселя о ледяном составе кометных ядер и, можно сказать, сделал ее сегодня общепринятой. Разумеется, ядро не примитивная льдышка. Это замороженная смесь газов довольно сложного химического состава (куда, впрочем, входит и тривиальный водяной лед), которая, в свою очередь, перемешана с пылью и мелкими каменными частицами. Когда комета летит где-то на окраине Солнечной системы, у нее нет ни раздутой головы, ни ослепительного хвоста, просто летит большой «грязный снежок»,- это не мое сравнение, его придумал Уиппл. Но по мере приближения к Солнцу, где-то за 600-700 миллионов километров от него, т. е. где-то между Марсом и Юпитером, солнечные лучи начинают припекать, «снежок» нагревается, замерзшие газы вырываются наружу вместе с пылевидными частицами и окутывают ядро комой - огромным туманным облаком ничтожной плотности, которое, как легко понять, становится тем больше, чем ближе к Солнцу подлетает комета. Например, во время визита к Солнцу в 1910 году кома кометы Галлея раздулась до чудовищных размеров - около 400 тысяч километров,- это столько, сколько от Земли до Луны! А хвост простирался на 60 миллионов километров!

Во время полета в окрестностях Солнца на любую комету действуют две главные силы. С одной стороны, Солнце притягивает комету к себе, с другой - солнечный ветер «дует» ей навстречу, деформируя кому и образуя огромный газовый хвост, тоже, как вы уже знаете, очень разреженный. Если в хвосте, кроме газа, содержатся и твердые пылинки, хвост, под действием притяжения Солнца правления его лучей может изгибаться, чем и объясняется разнообразие хвостов, первую классификацию которых провел еще Федор Александрович Бредихин.

Надеюсь, астрономы простят мне упрощение всех этих, на самом деле гораздо более сложных и не во всем еще ясных процессов. Важно понять одно: при всей своей великолепной красочности, комета по сути - пустота практически подобно подпоручику Киже, «нечто, фигуры не имеющее». Занимая пространство, в сотни раз превышающее объем Солнца, эти бледные, бестелесные призраки Вселенной не оказывают ни на Солнце, ни даже на планеты никакого влияния, поскольку их массы не превышают и миллионной доли даже такой скромненькой планеты, как наша Земля.

А может ли вдруг оказать? Может ли комета столкнуться с Землей? Этот вопрос волновал людей в XI веке и будет волновать в XXI. В принципе может. Расчеты показывают, что Земля может столкнуться с кометой средних размеров (ядро которой имеет диаметр около километра) один раз в 50 миллионов лет. Может произойти и столкновение с осколками самопроизвольно разрушающегося ядра. Очень похоже, что именно таким осколком кометы Энке был знаменитый Тунгусский метеорит 1908 года. Возможны и более грандиозные катастрофы. Сегодня разрабатывается, например, гипотеза о том, что именно столкновение Земли с неким небесным телом 65 миллионов лет назад вызвало мировую катастрофу, погубившую динозавров. Но это уже другая тема, достойная отдельного разговора...

Итак, кометы - воистину астрономические ничтожества. Известный ученый и пропагандист астрономии профессор Борис Александрович Воронцов-Вельяминов долго искал сравнение для того, чтобы с максимальной наглядностью показать, что же такое плотность кометы. И, в общем, не нашел его, поскольку в нашей земной жизни ничего подобного нет. Он писал, что если взять одну миллионную долю зернышка пшеницы, истолочь ее в пыль и рассеять эту пыль в зале Большого театра, то мы получим представление о плотности кометы. Все точно, но кто в состоянии представить себе миллионную долю зернышка?!

Так же буксует наше воображение, когда мы пытаемся вообразить себе соотношение величин ядра кометы, ее головы и хвоста. Я тоже искал наглядный пример. Вот что получается: если ядро это копейка, лежащая на Красной площади в Москве, то весь Кремль окажется внутри кометной головы, а ее хвост вылезет за пределы кольцевой автомобильной дороги,- все это тоже представить себе трудновато...

Но, пожалуй, еще труднее представить себе наш мир в 2062 году, когда комета Галлея прилетит к нам следующий раз...

Последний ее визит может, как и в средние века, стать для землян предзнаменованием новых перемен, основанных уже не на суевериях, а на ясном сознании необходимости единства человечества перед лицом природы, необходимости консолидации усилий в постижении тайн мироздания. Принимая в ноябре 1985 года в Кремле делегацию лауреатов Нобелевской премии, М. С. Горбачев сказал: «А разве сам космос не представляет собой исключительно перспективную арену международного сотрудничества? Сегодня мы только-только начали осваивать его в интересах науки и практической деятельности человека, но как много достигнуто в короткий срок!» Генеральный секретарь ЦК КПСС напомнил лауреатам, что и сегодня советские ученые проводят совместные работы с учеными США, в том числе и в исследованиях кометы Галлея.

Последнее посещение окрестностей Земли кометой Галлея ознаменовано было обширной программой наземных исследований. Для уточнения траектории астрономы заложили в ЭВМ практически все сведения об орбите кометы Галлея начиная с 1759 года. Теперь абсолютно точно известно, где она пролетит, и двести лучших в мире телескопов неусыпно следили за кометой многие месяцы. К работе подключилась и огромная армия астрономов-любителей разных стран, которые, как показывает история, именно в изучении комет обогатили астрономию многими замечательными открытиями. Выполнением этой программы руководила специальная группа Международного астрономического союза, в которую входили 22 астронома из 10 стран мира, в том числе два советских специалиста. Советская национальная программа изучения кометы Галлея, являющаяся частью Международной программы, предусматривала участие в наблюдениях кометы всех ведущих астрономических центров нашей страны и двух специализированных станций - в северном полушарии - на горе Майданак в Узбекистане, в южном - в городе Ториха в Боливии.

Как уже говорилось, условия наблюдения кометы во время ее нынешнего визита были максимально неблагоприятны для земных наблюдателей. Но так уж устроен человек, что если он захочет что-нибудь разглядеть, то разглядит непременно. Если очень маленькое - изобретет микроскоп, если очень далекое - телескоп, если темное - фотоумножитель, если яркое - светофильтр, если вообще глаз ничего не видит,- все равно что-то придумает. И это тридцатое из зафиксированных человеком посещений земного небосвода кометой Галлея тоже потребовало от него немалой находчивости и выдумки. Впервые в человеческой истории люди приступили к непосредственному изучению комет с помощью автоматических космических аппаратов.

О проекте полета к комете Галлея заговорили в США. «Только полеты к кометам могут дать нам «квантовый скачок» в знаниях, необходимых для решения основных фундаментальных проблем комет»,- писал Ф. Уиппл еще в 10-х годах. Американские ученые обратились к конгрессу с просьбой субсидировать проект «Миссия перехвата Галлея», который был тогда единственным проектом НАСА, не преследовавшим никаких военных целей. И именно этот проект конгресс финансировать отказался. Некоторые американские ученые, например, Т. Голд из Корнелльского университета, по свидетельству журнала «Сайентифик Америкэн», утверждают, что в отмене предполагавшегося полета к комете Галлея повинны разработка и запуски космического челнока «Спейс шаттл», в которые были вложены основные финансовые средства. Через журнал «Астрономия» американские ученые обратились к читателям с просьбой оказать финансовую поддержку кометному проекту, подобно тому, как несколько лет назад удалось собрать дополнительно около 100 тысяч долларов на осуществление марсианского проекта «Викинг». Но одни только добровольные пожертвования не могли спасти «Миссию перехвата Галлея», и проект остался неосуществленным.

Японцы оказались более последовательными. Они разработали сравнительно простой космический автомат, названный ими «Планета-А». Модель этого автомата, предназначенную для наземных экспериментов, запускать в космос сначала не собирались, но потом решили, что страховка в таком деле не помешает, и запустили оба аппарата. Довольно легкие - оба по 150 килограммов - они не снабжены защитными противометеорными экранами и не рассчитаны на пролет вблизи ядра кометы. По расчетам «Планета-А» должна была приблизиться к комете примерно на 100-200 тысяч километров, а ее дублер - на 15 миллионов километров.

Третий космический разведчик был настроен более решительно: он собирался войти в кому и пролететь всего в нескольких сотнях километров от ядра кометы, что позволило предсказывать ему печальную участь: многие специалисты считали, что он непременно будет «подбит» каким-нибудь кусочком кометного вещества.

Знаменитый флорентийский художник Джотто ди Бондоне, очевидно, видел комету Галлея в 1301 году. Во всяком случае, он был первым живописцем, изобразившим комету на своей фреске «Поклонение волхвов», которую и сегодня можно увидеть в Падуе. Джотто и его комету уже в наши дни прославил в стихах знаменитый испанский поэт Рафаэль Альберти. Поэтому когда Европейское космическое агентство, объединяющее 11 стран, решало, как окрестить свой «неустрашимый» космический зонд, всем понравилось название «Джотто». Сделанный на заводах Англии и ФРГ, этот аппарат стартовал с французского космодрома Куру.

Первоначально Советский Союз не предполагал запускать специальный аппарат к комете Галлея. Инициативу в этом деле проявил Роальд Зиннурович Сагдеев - директор Института космических исследований Академии наук СССР. Физик по образованию, специалист по плазме, в 36 лет ставший академиком, Сагдеев не мог оставаться равнодушным к такому плазменному феномену, каким является комета Галлея. Проанализировав траекторию кометы и взаимное расположение планет, директор ИКИ и его сотрудники пришли к выводу, что им представляется такой редкий в научной работе случай, когда одним выстрелом удастся убить двух зайцев. Запустив в конце декабря 1984 года автоматическую станцию к Венере, можно, отделив спускаемый аппарат, часть ее аппаратуры использовать для исследования атмосферы этой планеты. Оставшуюся на орбите часть станции Венера сама развернет своим гравитационным полем и направит ее на перехват кометы. Так родился советский проект ВЕГА (ВЕнера - ГАллей). Стартовав с космодрома Байконур, две советских «Веги» сначала успешно провели первую часть своей работы, достигнув в июне 1985 года окрестностей Венеры, а затем полетели к комете. За 20 последних лет Советский Союз и Соединенные Штаты Америки направили к планетам солнечной системы более 30 межпланетных станций. Казалось бы, кое-какой (и немалый!) опыт в этом деле уже накоплен. Однако новая задача потребовала, как это не раз уже бывало в короткой истории космонавтики, принципиально новых решений. С планетами все было проще. Планеты не только несоизмеримы с кометным ядром, но и ведут они себя куда более солидно, двигаясь по орбитам с высокой стабильностью, что позволяет космическим баллистикам вычислить момент сближения автоматической станции с планетой с точностью до секунд и километров. Комета же из-за малых размеров своих подвержена, как уже говорилось, всевозможным капризам траектории. Опыт предыдущих наблюдений 1835 и 1910 годов имел ценность весьма относительную. Новые измерения хотя и превосходили по своей точности данные прежних лет, первоначально могли предсказать появление кометы в данной точке ее траектории с точностью до 3 часов, что соответствует разбросу в пространстве примерно в миллион километров. Руководствоваться столь расплывчатыми данными для того, чтобы проложить курс межпланетных станций, было нельзя. Следовательно, уже во время самого полета и, главным образом, на завершающем его этапе требовалось постоянно уточнять орбиту кометы Галлея и тут же «подправлять» движение станций. Такая работа не могла быть выполнена даже такими пылкими энтузиастами, какими были Лаланд и его соратники, и даже куда более многочисленной группой энтузиастов, и даже какой-либо совершенной ЭВМ. Здесь требовалась заранее согласованная и точно скоординированная работа многих научных коллективов разных стран и сотен ЭВМ.

Вся информация о комете Галлея, получаемая как в нашей стране, так и за рубежом, в 100 с лишним обсерваториях мира, стекалась в наш «главный штаб» - Государственную астрономическую обсерваторию АН УССР в Киеве. Оттуда она распределялась для обработки в Центр управления космическими полетами в Подмосковье, в московский Институт прикладной математики имени М. В. Келдыша АН СССР, в ленинградский Институт теоретической астрономии АН СССР. Они должны были проанализировать в кратчайшие сроки результаты более десяти тысяч (!) наблюдений. Так удалось ранее имевшуюся точность в пределах 3 часов уменьшить до 10-20 секунд, что уже обеспечивало надежную вероятность встречи межпланетных станций с кометой на расчетных расстояниях,

И они встретились! «Вега-1» прошла 6 марта 1986 года в 8900 километрах от ядра кометы Галлея. «Вега-2» 9 марта - в 8000 километров. Интересно, что, обогнав на многомесячном космическом пути «Джотто», советские станции успели передать ему сведения, необходимые для окончательной коррекции его траектории, для того чтобы этот автомат смог пролететь на минимальном расстоянии от ядра - около 500 километров. Это стало первым примером плодотворного сотрудничества в космосе автоматических аппаратов разных стран. Вряд ли надо говорить, что сведения, полученные всеми космическими аппаратами, дополняли друг друга, умножая общий результат, делая его более надежным и достоверным.

Главная сложность работы всех этих космических зондов заключалась в том, что комета и Земля, упрощенно говоря, летели навстречу друг другу. Обстоятельства движения кометы и Земли не позволяли запустить космические аппараты так, чтобы они могли догнать комету и лететь с ней рядом, позволяя аппаратуре не торопясь вести свои исследования. Сближение автоматов с кометой происходило как бы на встречных курсах, когда они проносятся мимо друг друга с невероятной скоростью - 78 километров в секунду. Ядро кометы пролетало, например, мимо окуляров телекамер «Веги» за одну шестнадцатую долю секунды! Обычно во время исследований, проводящихся с так называемой пролетной траектории, полученная информация накапливалась в блоках памяти автомата, а затем уже без спешки передавалась на Землю. Так было при полетах у Луны, у Венеры, у Марса. Так было при полете мимо планет-гигантов. Около кометы так сделать было нельзя. Вернее, сделать-то можно, но опасно: вероятность встречи космического разведчика даже с микрометеором не сулила ему ничего хорошего: на таких огромных скоростях взаимного сближения камушек весом в одну десятую грамма обладает энергией автомобиля, идущего со скоростью 100 километров в час, и пробивает алюминиевый лист толщиной 8 сантиметров. Можно просто не успеть накопить информацию. Поэтому ее требовалось не только молниеносно получить, но и так же молниеносно передать на Землю. Все эти предельно напряженные условия работы предъявляли чрезвычайно высокие требования к аппаратуре двух советских аппаратов, которые, по словам академика В. А. Котельникова, являлись самыми сложными космическими роботами, когда-либо запущенными по программе «Интеркосмос». Надо отметить, что на этот раз эта программа объединяла не только старых добрых партнеров из социалистических стран, но и ученых Австрии, Франции и ФРГ.

Отдельную статью можно было бы написать об устройстве «Веги», о тех уникальных, впервые в мире примененных инженерных решениях, котерые помогли этим автоматам получить максимальное количество самой разнообразной информации в те считанные минуты, когда они работали в условиях космического холода, сверхглубокого вакуума, жесткой солнечной радиации, постоянной метеорной опасности, рядом со всей этой гигантской электромагнитной плазменной машиной, которая называется кометой Галлея, рядом с ее крошечным ядром, непонятными лучами, необъясненными галсами, оборванными кусками хвоста и еще чем-то, о чем и догадаться было невозможно.

Я думаю о стремительном полете этих совершеннейших машин и вспоминаю квадрант Тихо Браге и подзорную трубу Иоганна Кеплера. Романтика астрономии не исчезает. Она перерождается в другие, новые формы. Как все во Вселенной...

Итак, что же нового узнали мы сегодня о нашей старой знакомой? Пожалуй, за несколько мартовских дней 1986 года мы узнали о ней больше, чем за многие века после первой записи придворного летописца Ма Дуаньлиня в 240 году до нашей эры. Для полного анализа и уточнения всей информации потребуются многие месяцы, а то и годы, но уже сегодня можно говорить о замечательных итогах космических экспедиций.

Прежде всего - это, наверное, самое главное - мы наконец разглядели ядро. Даже с близкого расстояния разглядеть его трудно, столь плотно облако «кометного пара», его окружающее. Но все-таки разглядели! Оказалось, что это не рой мелких частиц и не летающая куча грязных льдин - были такие предположения,- а нечто монолитное, неправильной, как картофелина, формы, которая в одном из ракурсов напоминает в плане контур человеческого следа: округлая ступня, потом утоньшение, а дальше пошире - пятка. Размеры «следа»: в длину около 14 километров с максимальной шириной «ступни» около 7 километров.

Подсчитано, что каждые сутки вблизи Солнца комета Галлея испускает несколько миллионов тонн водяного пара и около миллиона тонн пылевидных частиц. Человека астрономически невинного эта величина не может не испугать: а ну как вся комета испарится?! Точно так же он, кстати, пугается, узнав, что каждую секунду Солнце сжигает четыре миллиона тонн водорода: а ну как Солнце погаснет?! Конечно, погаснет. Вернее, сначала раздуется неимоверно, сожжет свои планеты, потом сожмется и погаснет. И комета Галлея тоже когда-нибудь вся изойдет паром,- миллионы тонн в сутки - это много, конечно. Но если масса ядра оценивается триллионами тонн, то не так уж и много.

Подсчитали: чтобы «наработать» столько пара, комета должна испарять воду со всей поверхности, иными словами, она должна быть ледяной. Но приборы «Веги» установили, что отражательная способность ядра менее пяти процентов. Иными словами, ядро черное. Черный лед? Кроме того, черное это тело имеет очень высокую температуру. Черный раскаленный лед?

Столь противоречивые сведения не обескуражили теоретиков, которые очень оперативно предложили весьма убедительную модель строения ядра кометы, в которой, как говорится, «концы с концами сходятся». По их мнению, в основе ядра - все тот же «грязный снежок» Фреда Уиппла: ученые называют подобное соединение клатратом - в кристаллическую решетку льда вкраплены другие молекулы, и клатрат этот перемешан с каменистыми и металлическими частицами сложного и неоднородного химического состава. Есть частицы силикатные, а есть и углеродные пылинки. Обнаружены натрий, магний, кальций, железо. «Наличие разнородных пылинок,- пишет академик Р. З. Сагдеев,- указывает на сложную тепловую историю первичного материала Солнечной системы».

Естественно, что на поверхности ядра кометы лед испарился, а частицы спеклись в горячую пористую корку. Сквозь поры черной корки постоянно вырываются струи пара. Пар тоже «грязный»: вместе с ним вылетают частицы пыли и «микрокамушки». Они могут забить поры поверхностной корки. Но испарение под ней продолжается, и в конце концов корка, толщина которой различна, но не превышает, очевидно, нескольких сантиметров, в каком-то месте лопается, как перегретый котел, из-под нее вырывается мощная струя пара, получается своеобразный природный реактивный двигатель. «Двигатели» эти работают, как правило, вразнобой, гася импульсы друг друга, но в этом хаосе может так случиться, что истечение пара в каком-то направлении вдруг становится преобладающим и настолько мощным, что ядро кометы начинает дергаться, рыскать. Теперь вы понимаете, как трудно предвидеть и вычислить детальную картину движения ядра. Впрочем, не трудно - невозможно. Куда проще вычислить, где в очередной раз булькнет манная каша в кипящей кастрюле.

Уточнены и дополнены сведения о химическом составе потока газа, исторгнутого ядром кометы. Это главным образом водяной пар, но есть там и кислород, и водород, и углерод, и молекулы окиси и двуокиси углерода, гидроксила и того самого циана, которым пугали обывателей в 1910 году. Вырвавшийся на космический простор со скоростью около тысячи метров в секунду газ мгновенно расширяется в вакууме до невероятных размеров. Солнечное излучение разбивает его на ионы, и образуется призрачное облако плазмы, в 10-15 раз превышающее по своей величине магнитосферу Земли. Вот такой мир - бурлящий, кипящий, хочется написать ревущий (увы, в космическом вакууме все процессы протекают бесшумно, и в гробовом этом молчании есть, согласитесь, что-то еще более жуткое, чем рев),- предстал перед телевизионными глазами космических посланцев Земли. Мир новый, неизвестный, ни на что не похожий. И если подвиг Эдмунда Галлея есть триумф научной теории, то полеты космических автоматов являют собой триумф научной практики. На встрече в Кремле 18 марта 1986 года Генерального секретаря ЦК КПСС с группой участников проекта «Вега» М. С. Горбачев подчеркнул, что полет космических автоматов стал ярким достижением нашей науки и техники, убедительным примером плодотворного международного сотрудничества в мирном освоении космического пространства.

Солнце растапливает грязный лед ядра кометы. Как было бы хорошо, если бы это новое свидание с ней помогло бы нам хотя бы в малой степени растопить здесь, на Земле, грязный лед недоверия и отчужденности при решении воистину глобальных проблем нашего земного бытия.

...А комета вновь уходит от нас, чтобы вернуться в 2062 году. Наши дети и наши внуки увидят ее. Кто-нибудь из молодых наших современников тоже увидит наверняка. Они увидят ее и вспомнят, что ее видели Леонардо да Винчи, Христофор Колумб, Лев Толстой. И мы с вами видели. И еще миллионы, миллиарды людей видели ее и миллиарды наших потомков увидят в будущем. Очень бы хотелось, чтобы увидели. Она уже не испугает их, как сотни лет назад пугала их предков, они поймут, что пугаться надо только того, что лишь в редкие годы явление кометы напоминает нам простую и огромную истину исторической общности поколений, с космической неотвратимостью и периодичностью сменяющих друг друга в постоянном стремлении к новым трудам, знаниям и совершенствам. Далекая от наших горестей и радостей, равнодушная к нашим проблемам и заботам, комета Галлея начала еще одну петлю своей орбиты, не подозревая, что петли это соединяются, как звенья единой цепи человеческих судеб на маленькой планете, окрестности которой она посещает каждые семьдесят шесть лет.

Москва. 1986 г.