П.М.Стефановский. «Триста неизвестных»
Самолет-звено
Самолет-истребитель обладает высокими летными данными, хорошей
маневренностью. Но ему присущ и один, очень существенный недостаток — малая
продолжительность полета. Задачу — как, за счет чего увеличить его полетное
время — до сих пор продолжают решать авиаконструкторы.
В тридцатых годах эта проблема была особенно острой. Ею занимались во всех
странах, имевших военную авиацию. Выносились самые различные предложения.
Большинство из них предусматривало увеличение на истребителях запаса горючего.
Но ведь это лишний груз. Самолет становится менее маневренным. Истребитель
превращается в самодвижущуюся мишень. Какой-то заколдованный круг.
Талантливый советский авиаконструктор, инженер высшей квалификации Владимир
Сергеевич Вахмистров пошел по другому, совершенно неизведанному пути. Он
предложил увеличить радиус полета истребителя за счет... горючего, имеющегося в
баках бомбардировщика.
В.С.Вахмистров рассчитал, что два истребителя И-4 с убранными нижними
полупланами, укрепленные с помощью специального приспособления на плоскостях
тяжелого бомбардировщика ТБ-1, могут выполнять "совмещенный" с ним полет. Три
соединенных на земле самолета, по мысли конструктора, должны взлетать и лететь
при всех их четырех работающих двигателях. Излишняя при этом нагрузка на
бомбардировщик компенсируется дополнительной тягой двух двигателей истребителей.
Летные качества соединенных самолетов не только не ухудшатся, а даже улучшатся.
Во время совмещенного полета истребители питаются
горючим из баков бомбардировщика. На заданном рубеже (или когда этого потребует
обстановка) они отделяются от ТБ-1 с полной заправкой горючего и продолжают
полет самостоятельно, ведут бой, возвращаются на базу. В этом случае дальность
полета истребителей увеличивается по меньшей мере в два раза.
Но тут возникло препятствие. И-4 — цельнометаллические полуторапланы. При
размещении на крыльях ТБ-1 их нижние плоскости слишком близко располагаются к
воздушным винтам бомбардировщика. Малейшее смещение истребителей в полете может
привести к катастрофе.
Владимир Сергеевич Вахмистров нашел ошеломившее всех решение: он снял с И-4
нижнюю плоскость, превратив бывший полутораплан в подкосный моноплан с
высокорасположенным крылом. Поистине гениальное всегда просто!
Так возникла и тут же практически укрепилась идея самолета-звена. В
зарубежной авиационной литературе в ту пору и намека не было на что-либо подобное.
Приступили к сооружению строенного самолета. Надо было видеть, с каким
увлечением, с каким энтузиазмом трудились люди.
На каждой плоскости ТБ-1 установили по три фермы из прочных металлических
труб. Две, передние, покороче — для крепления оси шасси И-4, третья — длиннее:
она предназначалась для удержания хвоста истребителя в горизонтальном положении.
Передние крепления имели замки бомбодержателей, которые открывались из кабины
бомбардировщика, задние — из кабин истребителей.
По специально сооруженным накатам истребителей водрузили на плоскости
бомбардировщика, закрепили их на замки в трех точках, образовавших
равнобедренный треугольник. Для выполнения первого полета на самолете-звене был
скомплектован отборный экипаж. Командир — Адам Иосифович Залевский, на месте
второго пилота — конструктор инженер Вахмистров. Самолеты-истребители
пилотировали Валерий Чкалов и Александр Анисимов.
Задача испытаний состояла в определении устойчивости и степени управляемости
соединенных самолетов на взлете и на маршруте. Следовало также разобраться, как
они будут вести себя после разъединения в воздухе:
сохранит ли бомбардировщик управляемость, если от него отделится лишь один
истребитель, а второй по каким-либо причинам останется на его плоскости.
Наступило 31 декабря 1931 года. Не только экипаж самолета-звена, весь летный
и инженерный состав института не скрывал своего волнения. Сегодня решится —
получит идея Вахмистрова путевку в небо или ей, как и многим другим
экспериментам, уготована судьба стати лишь интересным историческим случаем.
О том, как протекал этот полет, говорилось много. Спустя некоторое время и я
был вынужден вникнуть в его детали, самолет-звено стал и моим коньком.
Перед самым вылетом — он производился с подмосковного аэродрома — неожиданно
поступило распоряжение: инженера Вахмистрова поместить в кабине переднего
стрелка, обязанности второго пилота будет выполнять командир эскадрильи Андрей Родионович Шарапов.
Соединенные самолеты взлетели хорошо и перешли в набор. На расчетной высоте в
строго установленное время Залевский подал Шарапову сигнал — отцепить
истребителей. Следовало сначала открыть задние замки, чтобы освободить хвосты
И-4, затем — передние: дать им возможность обрести самостоятельную подъемную
силу и отделиться от бомбардировщика. Рукоятки, с помощью которых открывались
передние замки, располагались внизу, в проходе между первым и вторым летчиками.
И Андрей поторопился: на самолете Чкалова он раньше заднего замка открыл передние.
Чкалов тут же почувствовал: хотя шасси и освобождено, хвост по-прежнему "на
привязи". Стремительно растет подъемная сила. Сейчас последует петля вокруг
закрепленного хвоста и... Валерий Павлович мгновенно оценил создавшееся
положение и немедленно среагировал. Он резко дал руля, открыл крепление заднего
замка и, сильно вогнув колесами верхнюю обшивку бомбардировщика, унесся в
свободный полет.
Истребитель Анисимова все еще находился на крыле бомбардировщика. Вопреки
ранее высказанным опасениям ТБ-1 сохранял вполне достаточную управляемость.
Поэтому последняя задача испытаний оказалась выполненной в числе первых.
При отцеплении самолета Анисимова Шарапов
действовал уже хладнокровно. Разъединение прошло благополучно.
Владимир Сергеевич Вахмистров после этого полета затаил некоторую неприязнь к
Андрею Шарапову. Хотя сам убедился, что в конструкции нужно произвести ряд
переделок. Прежде всего, механизм разъединения самолетов он перенес в кабины
истребителей. Теперь летчики подвешенных машин, получив команду на отрыв, сами
открывали хвостовые замки и с помощью руля глубины удерживали самолеты на двух
передних точках. Для полного отрыва им надо было только взять на себя ручку
управления. Передние крепления сразу размыкались, и истребители, оторвавшись от
плоскости ТБ-1, поднимались метров на десять вверх, несколько отставая от
бомбардировщика.
В процессе этих доработок меня и назначили командиром "цирка Вахмистрова" —
так наши летчики с чьей-то легкой руки стали величать самолет-звено. В этом
названии было и восхищение созданной Владимиром Сергеевичем боевой воздушной
"единицей в трех лицах" и некоторая толика юмора. Полет самолета-звена и впрямь
напоминал что-то вроде циркового аттракциона. ТБ-1 нисколько не утратил своих
качеств из-за размещенного на его плоскостях добавочного оборудования, выполнял
в полете все эволюции, вплоть до глубоких виражей. Освободившись от
истребителей, он вел себя, как обычный серийный бомбардировщик.
Не обошлось, правда, и без циркачества. Вспоминается такой случай.
Задание выполнялось обычное — отрабатывалась техника отрыва истребителей от
бомбардировщика. ТБ-1 пилотировал я. Вторым пилотом был Михаил Александрович
Нюхтиков. На истребителях находились В.К.Коккинаки и И.Ф.Гроздь.
Летим. Пришли в заданный район. Даю команду своим "седокам" — отцепляйтесь!
Самолет Гроздя забалансировал на передних креплениях. А почему Коккинаки
дергается в кабине и, словно сумасшедший, шурует рулями? Увлекся я разгадыванием
его "манипуляций", а про Гроздя забыл. Он же по-прежнему балансирует, ждет
сигнала на отрыв.
С Коккинаки вскоре все стало ясно: приняв команду отсоединиться, он, со всей
его медвежьей силой, рванул рукоятку расцепления и...
оборвал трос хвостового замка. А теперь вот летчик создает рулями перегрузки,
чтобы оторвать замок, удерживающий хвост истребителя, и любой ценой отделиться от нас.
Но не тут-то было. Истребитель, как припаянный, сидит на нашей плоскости.
Катастрофа кажется неизбежной. Бортмеханик (жаль, забыл его фамилию) рвется на
подвиг: хочет влезть на крыло, по-пластунски добраться до хвоста истребителя и
открыть замок. Запрещаю: поток воздуха мгновенно сорвет его с крыла. Второй
пилот Миша Нюхтиков, мой однокашник по качинской школе, предлагает стрелять из
нагана, чтобы пулей перебить злосчастный замок. Тоже мне снайпер нашелся! Еще в
Коккинаки угодит.
А звено летит. Гроздь, не получив последней команды и ничего не подозревая о
случившемся, продолжает балансировать. Отпусти его — станет еще хуже: с одним
истребителем на плоскости ни за что благополучно не сядешь. Да и поломкой,
пожалуй, не отделаешься.
Лихорадочно работает мозг. Нервы напряжены до предела. Что же предпринять?
Правда, горючего еще много. Надо держаться поспокойнее, все хорошенько обдумать.
Время еще есть.
И тут пришла наконец спасительная мысль. Правда, такого решения еще никто не
принимал — не было подобного примера. Но и ситуации такой тоже никогда и ни у кого не создавалось.
Мысль воплотилась в окончательное решение.
— Будем садиться втроем, — сообщаю экипажу. — Все по местам.
Теперь и Изюзеф Феликсович Гроздь разобрался в случившемся. Даю ему понять —
что бы ни случилось, держись до конца: садиться будем вместе. Он кивает в ответ:
понял.
Снижаемся. Все идет хорошо. Тревожит одно: выдержит ли шасси ТБ-1 посадку с таким весом?
Плавное касание. Самолет бежит по полосе. Шасси не подвели! Вдруг — удар,
треск! Неужели машина ломается? Да нет! Вот она и скорость потеряла,
остановилась. И тут возникло острое беспокойство за Изюзефа — не сорвался ли он
с плоскости? Глянул в его сторону и обмер. Истребитель повис на задней треноге
крепления и раскачивается. Вверху в такт ему болтается
летчик. Одним словом — цирк Вахмистров.
В первую очередь освободили Гроздя. Обняли, расцеловали. Как-никак он больше
всех натерпелся страху. А могло быть и хуже. Дело в том, что на пробеге, когда
руль глубины из-за потери скорости потерял эффективность, истребитель, хвост
которого не был закреплен, начал сползать с плоскости бомбардировщика. Задняя
ферма крепления, наклонившись под углом тридцать градусов, прорвала фюзеляж И-4
и уперлась в спинку сиденья летчика. Нос истребителя неестественно задрался.
Будь при посадке толчок посильнее, самолет Гроздя сорвался бы.
Испытания самолета-звена продолжались. Они показали, что В. С. Вахмистров
нашел верный способ увеличения полетного времени истребителей. Рассмотрев
выработанные институтом рекомендации, командование ВВС и Народный комиссариат
обороны (НКО) приняли решение вооружить самолетами-звеньями одну из авиабригад.
Перевооружение проходило быстро. Летный состав успешно овладевал полетами на
строенных самолетах. Переучиванием занимались летчики-испытатели НИИ ВВС. Вскоре
авиабригада стала вполне боеспособной.
Однако и техника не стояла на месте. Отживал и истребитель И-4. На смену ему
пришел самолет Н. Н. Поликарпова И-5 с мотором М-22. Этот маневренный биплан
легчайшего веса обладал отличной скороподъемностью. В. С. Вахмистров немедленно
начал переделывать конструкцию своего "цирка". Теперь на ТБ-1 вместо И-4
размещались И-5. Испытания показали, что конструктор вполне справился с задачей.
Новый вариант строенных самолетов получил название "Звено-1А".
Но и оно просуществовало недолго. Как ни безотказен был ТБ-1, он тоже сходил
со сцены. Советское тяжелое самолетостроение, получившее в результате
индустриализации страны хорошую материально-техническую базу, за короткий срок
освоило серийное производство четырехмоторного бомбардировщика ТБ-3.
Владимир Сергеевич вновь сел за расчеты. Глубоко убежденный в правильности
избранного им пути, он верил, что новая авиационная техника позволит еще больше
увеличить радиус полета истребителей. Творческие поиски позволили конструктору
объединить вместе четыре самолета. На бомбардировщик
ТБ-3 установили три истребителя И-5: по одному на плоскостях и один на фюзеляже.
Громадина получилась невиданная, но летала она здорово.
Правда, Вахмистров не решился поднимать в воздух сразу всю "этажерку". В
первом полете бомбардировщик нес двух истребителей, во втором одного. Потом
подняли всю четверку. В самолетах, расположенных на плоскостях ТБ-3, находились
летчики-испытатели В. К. Коккинаки и И. Ф. Гроздь. Истребителем, закрепленным на
фюзеляже, управлял летчик-испытатель Томас Павлович Сузи.
Результаты превзошли наши ожидания. Норой мне казалось, что пилотирую не
"Звено-2А" (так назывался вариант счетверенных самолетов), а ТБ-3 в его
первозданном виде. Бомбардировщик был послушен и мягок в управлении при
выполнении всех элементов полета. Никаких неудобств не испытывали в воздухе и
истребители. Они весьма свободно отрывались от своего носителя.
Это в воздухе. А вот на земле хлопот оказалось более чем достаточно. Особенно
с И-5, что размещался на фюзеляже. Очень тяжело и неудобно было поднимать его на
бомбардировщик. На разработку и конструирование специальной механизации времени
не хватало. Отсутствовали и технические возможности, истребителя затаскивали на
спину бомбардировщика почти вручную, под дружное "раз-два — взяли...".
Вот почему при дальнейших испытаниях самолет Томаса в воздухе не стартовал.
Он сидел, как цыпленок на клушке, обрел на ТБ-3 постоянную "надаэродромную"
стоянку.
С каждым новым полетом задачи испытаний усложнялись. Настала пора снять со
"Звена-2А" летные характеристики, установить, может ли бомбардировщик-носитель в
комбинации с тремя истребителями развивать максимальную скорость.
Погода стояла неважная. Высота нижней кромки облаков не превышала тысячи
метров. Имея необходимый опыт, я принял решение пилотировать "Звено-2А" по
приборам, пробить облачность и на высотах две, три, четыре тысячи метров
последовательно выполнить горизонтальные площадки для замера максимальных
скоростей.
Полет "звена" в сложных метеорологических условиях
выполнялся впервые. Иногда побалтывало, но вот облака остались внизу. Видимость
на высоте оказалась "миллион на миллион". По моему сигналу все семь моторов
заработали на полную мощность. Стрелка указателя скорости поползла вверх.
Вдруг раздался взрыв! Сердце замерло, по спине побежали мурашки. В воздухе
ничто так не страшит летчика, как внезапный, незнакомый звук, а тем более взрыв.
Мелькнула мысль — не мотор ли взорвался? Если не на моем самолете, то на
каком-либо из истребителей. Глянул вправо, влево — все шесть пропеллеров
крутятся. А седьмой? Седьмой наверху, его не видно. Может, горит уже?
Подошел Владимир Сергеевич, показал на левую плоскость. Только теперь я
заметил у самого фюзеляжа рваную дыру. О максимальных скоростях, снятии
характеристик не могло быть и речи. Конструктор в сердцах махнул рукой.
Я сбавляю обороты моторов, прикидываю, сколько времени потребуется на
пробивание облаков. Бортмеханик сует мне записку: "Продолжай испытания.
Вахмистров". С чего бы это? А дыра в крыле? Смотрю и глазам не верю: дыры уже
нет, на блестящем дюрале темнеет какая-то заплата. Как скоро он умудрился ее
залатать! И чем?
Но раздумывать некогда. Опять даю всем моторам полный газ. Не проходит и
минуты, как получаю сильный тумак в спину. Оглядываюсь и вижу красное,
перекошенное от нечеловеческой натуги лицо Владимира Сергеевича, налитые кровью
глаза. Он кивает на рычаги подачи газа. Моментально уменьшаю обороты двигателей
и снова оглядываюсь. Вахмистров показывает рукой — иди на посадку.
На земле все стало ясно. В момент резкого увеличения скорости у истребителя,
закрепленного на фюзеляже, сорвался кок — обтекатель втулки воздушного винта.
Пролетев возле моей головы, он с огромной силой ударил в носок крыла и пробил
обшивку. Вахмистров сразу понял, в чем дело. Не желая прерывать испытания, он
своим телом закрыл пробоину. Но как только двигателям снова был дан полный газ,
сильная воздушная струя вдавила стоявшего на четвереньках Владимира Сергеевича в
середину крыла. Почувствовав нестерпимую боль в боках,
он не нашел никакого другого средства общения со мной, кроме собственного
увесистого кулака.
После нелегкой, но благополучной посадки среди летчиков, как всегда, начался
"банк". Обсуждалась самая свежая, самая злободневная тема: как бы вели себя
члены экипажа "Звена-2А", если бы их командира, товарища Стефановского, "чуток
коком тюкнуло"? Летчики размещенных на плоскостях истребителей переглянулись.
Один из них сказал:
— Немедленно стартовал бы в воздухе. Не в корыстных целях, разумеется, а для
того, чтобы облегчить конструкцию "звена", повысить аэродинамические качества
ТБ-3.
— Вот зубоскалы, — задумчиво произнес другой летчик, тот, что сидел в верхнем
истребителе. — Треп трепом, а урок извлечь нужно. Я бы, пожалуй, выключил
двигатель своего самолета, вылез из него, пробрался по фюзеляжу в бомбардировщик
и заменил бы командира.
Это было сказано Томасом Сузи. И я не сомневаюсь, что в предположенной
остряками ситуации он поступил бы именно так.
"Звено-2А" вполне оправдало свое назначение. Однако Вахмистров продолжал
дальнейшие поиски. Ему пришла мысль использовать истребитель, размещавшийся на
фюзеляже ТБ-3, в качестве пятого двигателя бомбардировщика. Это значительно
увеличивало мощность винтомоторной группы носителя, а следовательно, ускоряло
доставку двух других машин к рубежу их старта. Но мешало одно: крылья и
хвостовое оперение верхнего самолета создавали излишнее сопротивление. Тогда
конструктор снял их.
Он даже хотел установить в кабине бомбардировщика управление сектором газа
надфюзеляжного истребителя. Тогда бы отпала необходимость иметь на нем летчика.
Но от этой идеи пришлось временно отказаться. Сначала требовалось узнать, как
будет вести себя в воздухе новая конструкция, определить ее практическую
пригодность. Поэтому никаких переделок производить не стали, начали готовиться к
полетам в прежнем варианте — с летчиком в верхнем истребителе. Только вот не
нашлось охотника сесть в его кабину. Помню разговор с одним испытателем,
опытным, бывалым человеком.
— Если трусишь, откровенно скажи, — говорю ему.
— При чем здесь трусость? — отвечает он. — Я летчик, а не водитель воздушной
торпеды.
— Так ведь крепление надежное, никакой силой не сорвет.
— Ну а коли сорвет, тогда что? Сортали-мортали? Пустая затея, вот что я тебе
скажу.
Выручил новичок, недавно зачисленный в истребительный отряд НИИ ВВС. Молодой
непоседа сам пришел ко мне и представился:
— Летчик Супрун.— Немного смущаясь, продолжил: — Возьмите в ваш экипаж,
товарищ командир. На верхний.
— На бескрылку-торпеду?
— Точно. Интересно же...
Ему, Степану Супруну, все было интересно. Когда я согласился его взять, он
немедля облазил самолеты, все не только осмотрел, но и ощупал. Хваткий парень,
подумалось мне. А Степан уже торопит:
— Чего тянем, лететь надо. Не скисла бы погода.
Скорее начать испытания стремились и конструктор. и все члены экипажа. Но
наше горение оказалось дымом без огня. Случайный подбор мощности, редукции и
винтов нисколько не улучшил летные качества "Звена-5". Новая конструкция была
начисто отвергнута.
В конце концов эта участь постигла весь комплекс вариантов самолета-звена с
верхним размещением истребителей. Главная причина — в огромной затрате времени и
сил, особенно людских, при накатке истребителей на плоскости бомбардировщика.
Между тем Степан Павлович Супрун обрел славу самого отчаянного парня среди
наших молодых летчиков-испытателей.
* * *
Владимир Сергеевич Вахмистров не сдавался. Раз трудно и неудобно накатывать
истребители на бомбардировщик, значит, надо их подвешивать под его крылья.
Задача продления летного времени истребителей оставалась прежней, менялся лишь
метод ее технического решения.
Наиболее подходящим для подвески оказался самолет конструкции Д. П.
Григоровича — моноплан с низко расположенным крылом. Он носил секретное название
"зет", поскольку был вооружен 75-миллиметровыми реактивными пушками.
Вахмистрову пришлось изрядно повозиться с подвеской "зетов" к
бомбардировщику. Эти самолеты имели большие неубирающиеся шасси и не
"подвешивались" под носитель. Как ни мудрили с системой крепления — ничего не
получалось. Опустить ее мешали шасси "зета", приподнять - его винт и крыло
самого бомбардировщика. Владимиру Сергеевичу пришлось смастерить оригинальную
ферму со свободным ходом. Подвешенный под крыло истребитель касался колесами
земли. На разбеге толчки, вызываемые неровностями взлетно-посадочной полосы,
амортизировались шасси ТБ-3 и "зетов", а также гасились фермой крепления.
Едва разрешилась проблема взлета, как возникла новая. Друг при разбеге,
амортизирующая ферма оказалась врагом в полете. Тяжелый бомбардировщик долго не
пропилотируешь с двумя "хлюпающими" под плоскостями самолетами. Конструктор
преодолел и это препятствие: устроил приспособление, обеспечивающее жесткое
закрепление истребителей сразу после взлета. Почувствовав, что "звено"
отделилось от земли, летчики "зетов" должны немедленно отдавать ручку от себя.
Их самолеты мгновенно закреплялись на нижних передних и задних стопорах фермы.
От летчиков-истребителей требовалось определенное искусство, чтобы не
упустить момента для такого движения. Это надо было делать сразу после отрыва,
когда скорость еще невелика. Иначе при наборе высоты истребители будут прижаты к
носителю и лишены всякой возможности стартовать в воздухе.
Именно так получилось во время первого взлета нового "Звена-3". Когда колеса
ТБ-3 отделились от земли, более опытный летчик Гроздь отдал ручку от себя и
застопорил свой самолет в нужном нижнем положении. Коротков же прозевал момент
отрыва и неправильно поставил рули глубины. Собственная подъемная сила
подбросила истребитель в крайнее верхнее положение и прижала его к носителю. Я
это почувствовал по поведению ТБ-3. И крепко обругал Короткова.
Возможность такой ошибки предусматривалась при подготовке к полетам. В этом
случае мне надлежало набрать две тысячи метров высоты и поднять нос корабля
почти до посадочного угла. Поскольку нагрузка на квадратный метр площади крыла у
истребителя значительно больше, чем у бомбардировщика,
то он должен и скорость потерять раньше, быстрее свалиться на нос.
Одно, правда, в расчет не принималось: возможность возникновения в такой
момент тряски хвостового оперения от слишком сильных возмущений воздуха на
больших углах атаки.
Необходимая высота достигнута. ТБ-3 начинает медленно терять скорость: сто
сорок, сто двадцать, наконец — сто километров в час. Самолет вздрогнул. Ощутив
резкий толчок, я с облегчением вздохнул. "Зет" Короткова опустился в крайнее
нижнее положение. Все в порядке! Плавно увеличиваю скорость бомбардировщика.
Коротков сейчас проверит, надежно ли закрылись стопоры, и мы пойдем на рубеж
воздушного старта. Начал было подсчитывать оставшееся расстояние, как какая-то
неведомая сила швырнула самолет на левую плоскость. Послышался треск и скрежет.
Машинально уменьшаю обороты всех двигателей. Машину еще сильнее потянуло вниз.
Оцепенение, вызванное неожиданностью случившегося, быстро проходит.
Лихорадочно скачут тревожные мысли. Осматриваюсь. Так и есть: самолет Короткова
прилип к плоскости бомбардировщика и разворотил ее.
Скорость снижения неумолимо нарастает. По переговорному устройству спрашиваю
Короткова, не ранен ли? Он молчит.
Быстро соображаю, что же произошло. Коротков, видимо, преждевременно потянул
ручку на себя, боясь снова опоздать, как на взлете. Неплотно закрывавшийся
задний стопор выскочил, "Зет" сразу же перешел на большой угол атаки. Один
крыльевой стопор не выдержал нагрузки и сломался. Возник перекос. Вырвало стопор
другого крыла. Истребитель в положении небольшой горки с разворотом врезался в
нашу плоскость. Нет у него винта — разлетелся вдребезги.
Анализируя случившееся, продолжаю действовать. Сейчас промедление подобно
самоубийству. Даже групповому убийству. Даю газ всем двигателям, плавно, почти
до отказа выжимаю правую педаль, отжимаю от себя штурвал.
К "звену" подстраивается сопровождавший нас связной самолет Р-5. Летчик
Михаил Александрович Нюхтиков и ведущий инженер
Николай Владимирович Фролов руками показывают Короткову на землю. Но летчик не
прыгает. Однако он жив. Догадываюсь об этом по разгневанной жестикуляции
Нюхтикова. Не надеется, что ли, Коротков на шелковый купол парашюта? Или в нем
заговорил ложный стыд — этот извечный и страшный враг летчиков? Вот сядем, я
покажу тебе стыд, научу уму-разуму.
Сядем? А как садиться с этими бандурами под плоскостями? На такие посадки
"звено" не рассчитано. И другого выхода нет. "Зет" Короткова теперь никакой
силой не оторвешь от авиаматки.
Пилотировать становится все труднее. Тянет, неудержимо тянет машину к земле.
Бессильны ревущие во всю мощь моторы. Горизонтальный полет невозможен. Да и не
нужен. К чему? Значит, садиться.
Разворачиваюсь в сторону аэродрома и аккуратно снижаюсь. Вот и полосатый
конус ветроуказателя. Правильно вышел, навстречу ветру. Все ближе земля. Дотяну
ли? Газку, газку еще чуток. Только бы перетянуть вон через те чертовы сосны. Они
промелькнули под самым самолетом. Едва не зацепился за их макушки. Впереди
взлетно-посадочная полоса. Пора выравнивать. Штурвал помалу на себя — и никакого
крена, под плоскостями — самолеты. Машина выровнялась. И тут же резко свалилась
на правую плоскость. Еле опять выровнял. Шасси коснулись земли. Самолет побежал
по полю. Сели!
Когда вылезли из кабины, радость нашу как ветром сдуло. Самолета Короткова
под плоскостью не было. Увидели его невдалеке от начала взлетно-посадочной
полосы. Бежим туда. "Зет" лежал на спине. Коротков был мертв. На выравнивании
подъемная сила, прижимавшая истребитель к крылу авиаматки, иссякла, и он,
перевернувшись, рухнул на землю. Мы скорбно обнажили головы — прощай, товарищ,
мертвые сраму не имут...
Нелепую гибель Короткова очень остро переживал Изюзеф Феликсович Гроздь. Он
наотрез отказался работать в группе Вахмистрова.
— Не для меня эта акробатика.
Ушел от нас Гроздь, прекрасный человек, отличный, опытнейший
летчик-испытатель. А через некоторое время мы проводили в последний путь и его.
Он погиб при испытании самолета Р-5, имевшего стабилизатор в виде крыльев бабочки. В полете этот стабилизатор не выдержал
перегрузки и отвалился.
Однако вернемся к только что описанному полету "звена". Разбирая его, мы
скрупулезно рассмотрели действия каждого члена экипажа. Оплошности покойного
Короткова были очевидны. Ясны и их причины: нельзя сажать в "зеты" летчиков, не
имеющих достаточного опыта. Техническая, а точнее, психологическая сложность
постановки самолета на стопор в начале отрыва требовала высоких летных и
моральных качеств. У Короткова их, по-видимому, не хватало.
* * *
Плавающая подвеска под ТБ-3 самолетов "зет" не оправдала себя. Слишком мало
было таких летчиков-истребителей, которые обладали даром не упустить момент
начала нарастания скорости на отрыве, чтобы закрепить свою машину на нижних
стопорах фермы. Далеко не всем могла помочь и упорная тренировка. Здесь
требовался именно дар — исключительно тонкое чувство нарастания скорости и
мгновенная, почти интуитивная реакция.
После трагической неудачи родился новый, просто невероятный замысел. Владимир
Сергеевич задумал осуществить подцепление истребителя к бомбардировщику
непосредственно в воздухе, в полете. Так родилось "звено".
Сконструированная для этой цели почти четырехметровая ферма в убранном
положении располагалась между шасси вдоль фюзеляжа авиаматки. Будучи выпущенной
для приема истребителя, она устанавливалась вертикально, опускаясь гораздо ниже
и впереди колес. Ферма оканчивалась поперечной перекладиной. Истребитель сверху
фюзеляжа, перед кабиной летчика, имел крюк с замком от бомбодержателя.
Процесс соединения самолетов происходил в такой последовательности. В
воздухе, над аэродромом, истребитель очень точно подходил под бомбардировщик,
пристраивался к выпущенной ферме, зацеплялся своим крюком за поперечную
перекладину — причал. Затем ферма с помощью специальных механических устройств
подтягивалась к фюзеляжу ТБ-3, крылья истребителя, упирались в тележки колес самолета-носителя. Старт выполнялся в
обратном порядке...
На этот раз В. С. Вахмистров не спешил, как прежде, приступать к летным
испытаниям. Слишком дорого обошлись нам полеты с подвешенными "зетами". Прежде
всего конструктор выполнил ряд серьезных исследований в воздухе, чтобы
установить степень подсоса истребителя к бомбардировщику при их схождении для
совместного полета.
Желающих участвовать в таком смелом эксперименте оказалось немало. Но
требовались лишь два летчика — командир авиаматки и пилот на истребитель. На
первую роль выделили меня — через мои руки прошли все предшествующие варианты
"цирка". На истребитель назначили летчика-испытателя Василия Андреевича
Степанченка, знакомого мне еще по качинской школе. Я был курсантом, он —
командиром звена. Степанченок отличался исключительной четкостью пилотирования,
обладал железной выдержкой, а также способностью мгновенно и удивительно точно
рассчитывать самые сложные элементы полета.
Несмотря на все эти данные летчика, Владимир Сергеевич решил предварительно
отработать в воздухе безупречную слетанность бомбардировщика и истребителя. На
ферму-причал ТБ-3 укреплялись две трехметровые деревянные палки. Между ними
натягивалось несколько разноцветных ленточек. Задача Василия Андреевича
заключалась в том, чтобы, несмотря на подсос истребителя к бомбардировщику,
сорвать эти ленточки крюком своего самолета. Вот когда "цирк Вахмистрова"
по-настоящему оправдал свое название. После нескольких полетов Василий
Степанченок научился прямо-таки артистически срывать ленточки под
бомбардировщиком. Наши остряки дали ему за это кличку "Вася-художник".
Крепко пришлось и мне попотеть при выполнении "воздушных аттракционов".
Авиаматку требовалось вести по идеальной прямой. А это не просто. И все же
главная заслуга в том, что спустя некоторое время мы так безупречно соединялись
в воздухе, принадлежала Василию Андреевичу.
Совместные, а вначале, разумеется, и рискованные полеты еще больше сдружили
нас. В свободное время мы частенько вспоминали нашу
школу, свою летную молодость.
Там, в Каче, Василий Андреевич до самозабвения увлекался строительством
собственных авиеток и планеров. Тогда это разрешалось.
Не имея никакого инженерного образования, Степанченок своими руками смастерил
летающую кроху с каким-то старинным тридцатисильным мотором. Год спустя, когда
Осоавиахим проводил в Коктебеле первый слет планеристов, он начал сооружать и
планер собственной конструкции.
Нас с М. А. Нюхтиковым, молодых школьных летчиков-инструкторов, тоже тянуло к
конструированию. Верховодил Миша. Мы строили с ним "пегас" — учебный планер
собственной конструкции. На почве самодеятельного творчества и состоялось наше
знакомство с Василием Андреевичем.
Отлично помню раннее весеннее утро 1929 года. Был выходной день. Школьный
городок еще спал. А мы — Степанченок, Нюхтиков и я — с самой зорьки возились у
авиетки. Общими усилиями запустили допотопный трех цилиндровый мотор "Анзани".
Василий Андреевич уселся в кабину своего крылатого детища и начал рулить.
Неказистая машинка слушается, маневрирует. Вдруг Степанченок замахал рукой и
вытянул ее по курсу авиетки. Смотрим туда, а там пасется конь. Стремглав
бросаемся к нему и буквально оттаскиваем его в сторону.
— Хочет на большой скорости порулить, — говорит Нюхтиков, — пробежаться с
поднятым хвостом.
— Завидуешь? — спрашиваю.
— Ага.
Василий Андреевич газует все сильнее. Самолетик поднял уже хвост, подпрыгнул
на какой-то кочке и... полетел.
Аэродром начал быстро оживать. Задорный стрекот в воздухе трехцилиндрового
моторчика взбудоражил всю школу. Курсанты восторженно кричат, приветливо машут
фуражками. Командиры делают разгон дежурным — почему пустили в воздух
своевольца?!
Своеволец покружил-покружил над городком и приземлился. Раскрасневшееся лицо
Василия сияет от счаcтья. Но вот оно уже начало
блекнуть. К авиетке подошел кто-то из школьных начальников. И зашагал наш герой
от самолета к гауптвахте.
На современный взгляд, полет Степанченка — форменное безумие. Никаких
сколько-нибудь серьезных аэродинамических расчетов и расчетов на прочность,
продувки модели в аэродинамической трубе и статических испытаний — словом,
ничего такого, без чего ни один настоящий самолет не поднимался и не поднимется
в небо — Василий Андреевич не производил, да и не мог производить. Тем не менее
его "ненастоящий" аэроплан, сделанный из материалов, собранных на школьной
свалке списанных частей и агрегатов, поднялся в воздух. Однажды в выходной день
авиетка, уже с разрешения командования, летала в паре с учебным самолетом У-1.
Забавное то было зрелище. Большой расчалочный биплан и маленький горбатый
моноплан крыло к крылу в воздухе.
Спустя некоторое время В. А. Степанченок участвовал в планерных состязаниях.
Он отличился там первыми продолжительными парящими полетами и блестящим
выполнением высшего пилотажа.
Безукоризненная техника пилотирования самолетов и планеров, неуемный летный
азарт и огромная любовь к авиации — все это и послужило причиной перевода
Василия Андреевича на испытательную работу в НИИ ВВС. Когда сюда пришел служить
я, Степанченок уже командовал отрядом истребителей, Разность служебного
положения (моя должность была куда скромнее) нисколько не отразилась на наших
взаимоотношениях. Совместные же полеты на спаренных самолетах способствовали
возникновению между нами прочной, искренней дружбы.
Идея подвески истребителя под авиаматку продолжала развиваться. Первые опыты
полетов сдвоенных самолетов начались в 1931 году, а теперь уже шел 1935-й.
Появилась новая, более совершенная авиационная техника. Наладилось серийное
производство скоростных монопланов И-16 с мотором М-22. Они имели убирающиеся в
полете шасси.
Владимир Сергеевич Вахмистров немедленно воспользовался новинкой. И-16 было
несравненно проще подвешивать под бомбардировщик. Два таких истребителя
подкатывались на собственных колесах под плоскости самолета-носителя и
прикреплялись к нему с помощью замков бомбодержателей.
Затем они убирали свои шасси, и "Звено-6" поднималось в воздух. Быстро, удобно и
просто. Наш первый испытательный полет на "Звене-6" прошел без всяких
недоразумений. Пилотировавшие истребители С. П. Супрун и В. К. Евсеев убежденно
заявили, что после некоторой тренировки в составе звена может летать любой
строевой летчик-истребитель
* * *
Зарубежная печать в ту пору уделяла большое внимание строительству в Англии
спаренного самолета, предназначенного для перелетов через Атлантический океан.
Изготовлялся он по проекту английского конструктора Майо на известных заводах
летающих лодок фирмы Шорт.
В декабре 1935 года модель самолета Майо демонстрировалась на выставке
британской гражданской авиации. Замысел конструктора состоял в том, что на
первой стадии полета один из спаренных самолетов несет другой, затем последний
отцепляется от носителя и начинает самостоятельный полет; носитель же
возвращается на базу. Английский авиационный деятель Торнер сообщил в "Дейли
телеграф", что испытания самолета Майо будут произведены весной...
Французский авиаспециалист Ренэ Рабион в журнале "Лэз-эйль" писал, что
комбинация спаренных самолетов может быть осуществлена двумя способами.
Первый. Транспортируемая машина либо подвешена под фюзеляжем корабля-матки,
либо размещается над ним. Однако в данном случае несущий самолет при старте
должен был бы удержать всю тяжесть своего "пассажира".
Одной из главных трудностей для самолетов, предназначенных к дальним
беспосадочным перелетам, является старт. Тяжело нагруженный горючим, корабль
обычно с трудом поднимается в воздух.
Майо избрал второй способ. Наиболее мощный самолет поднимает и транспортирует
на себе машину меньшего размера. Речь шла о носителе типа летающей лодки и о его
"ноше" — гидросамолете, снабженном двумя поплавками. Первый предназначается
главным образом для облегчения старта второго и имеет горючего всего на один час
полета.
Прошло еще много лет, прежде чем этот опыт был применен на практике. В
журналах появились снимки проекта и сдвоенных четырехмоторных лодок "Шорт-Майо".
Крупногабаритная на старте служила носителем для маленькой. В воздухе они
разъединялись.
В периодической литературе описывались и другие проекты. В принципе все они
являлись вариациями на темы В. С. Вахмистрова, который к тому времени сделал
дальнейший шаг вперед.
Венцом всех вариантов самолета-звена явился полет авиационного "букета".
В моем рабочем кабинете долго висела фотография этого единственного в своем
роде сооружения. Снимок сделан в воздухе, во время полета. Несведущие люди
смотрят на него и, словно сговорившись, восхищаются — мастерский фотомонтаж. Мне
и самому порой кажется, что ничего этого не было: прошло много лет, другой стала
авиация и затея "букета" кажется уже лихим трюкачеством. Однако летная книжка,
мой беспристрастный и теперь уже все чаще единственный свидетель прошлого, своей
более чем лаконичной записью утверждает неопровержимо: "20. XI 1935 г. Первый
полет "Звена-7" (ТБ-3 + 2 И-16 + 2 И-5+"Зет")".
Под фотографией указаны имена всех участников "букета". На истребителях И-16,
подвешенных под плоскостями бомбардировщика, летели инженер-летчик Трофим
Трофимович Алтынов и летчик-испытатель Константин Константинович Будаков; на
И-5, размещенных сверху, — инженер-летчик Алексей Иванович Никашин и
летчик-испытатель Степан Павлович Супрун. В воздухе под шасси авиаматки
подцепился самолет летчика-испытателя Василия Андреевича Степанченка. Никого из
них уже нет в живых...
Взлетали мы с узкой бетонированной полосы, расположенной близко к ангарам. На
взлете требовалось выдерживать идеальную прямую. Восемь двигателей при большом
плече могли внести весьма нежелательную поправку в намерения экипажа и
командования. Для упрощения взлета приказываю Алтынову и Будакову дать газ
моторам своих истребителей одновременно со мной. Когда я возьму точное
направление по оси взлетной полосы, то наклоню голову. Это — команда для
Никашина и Супруна дать газ своим двигателям.
На обочине возле старта собралось множество зрителей. Плавно увеличиваю
обороты моторов, начинаю разбег. Все быстрее мелькают по сторонам приаэродромные
постройки. Вдруг самолет строптиво, словно разнуздавшийся конь, заворачивает
вправо, прямо на ангары. Супрун виноват: погорячился и газанул. Сбрасываю
обороты левых двигателей почти до минимума и вновь сюрприз: самолет начал
забирать влево. Это уже Никашин. Увидел, что Супрун газует, и тоже подал вперед
рукоятку сектора, напугался, что проворонил мой кивок головой. А может, я и в
самом деле невзначай кивнул, когда самолет стало заносить к ангарам. Резко
поднимаю обороты левой моторной группы. Чувствую, еще не поздно, взлетим. И
взлетели. Правда, разбег получился несколько удлиненным.
Дальше все пошло точно по заданию. На высоте тысяча метров к бомбардировщику
под самое шасси подошел "зет" Степанченка. Пришвартовали его. Авиационный
"букет", или, как его нарекли наши доморощенные сатирики, воздушная куча мала,
сделал несколько величественных, широких кругов над аэродромом. Подаю сигнал — и
все пять истребителей разом стартуют с авиаматки. Закружили, закувыркались в
голубом бездонном поднебесье.
Полет авиационного "букета" показал, что идеи В. С. Вахмистрова вполне могут
быть осуществлены в боевой обстановке. ТБ-3 способен стать авиаматкой сразу для
пяти истребителей и намного увеличить радиус их действия.
Полет показал полную пригодность для этих целей наших самолетов,
продемонстрировал высокое мастерство советских летчиков-испытателей.
К великому сожалению, идея В. С. Вахмистрова по совершенно неясным причинам
не получила поддержки в Наркомате обороны.
Владимир Сергеевич и в такой, весьма неблагоприятной для него обстановке не
опускал рук. Ему, разносторонне образованному авиатору, давно были известны те
трудности, с которыми сталкиваются бомбардировщики при бомбометании по
малоразмерным, точечным целям — кораблям, мостам, переправам. До сброса бомб с
пикирования тогда еще не дошли. А Вахмистров уже раздумывал над чем-то подобным.
Правда, побуждающим началом для него, инженера,
послужила не методика бомбометания, а возросшие возможности авиационной техники.
Тяжелый бомбардировщик ТБ-3 претерпел ряд существенных модификаций. Вместо
моторов М-17 на нем начали устанавливать М-34, затем М-34Р — редукторные, еще
большей мощности, и наконец М-34РН — редукторно-наддувные, сохраняющие
повышенную мощность до значительной высоты полета. Парную тележку на шасси
заменили большие одинарные колеса с тормозами. Улучшилось вооружение, возросла
бомбовая нагрузка самолета. Одним словом, от первозданного ТБ-3 осталось лишь
одно название.
Преобразился и серийный истребитель И-16. На нем установили более мощный
двигатель — М-25. Изменили конструкцию крыла, капотов мотора. Благодаря
усовершенствованиям увеличились и горизонтальная его скорость, и скорость пикирования.
Энергичный Владимир Сергеевич за короткий срок превратил И-16 в
бомбардировщик. Но не в обычный, а чисто вахмистровский.
И-16 имел продолжительный, напряженный взлет. Во время набора высоты у него
грелся мотор. С 500-килограммовой нагрузкой ему взлетать было не под силу. Если
бы и взлетел, то улетел бы недалеко. Истребитель есть истребитель. Увеличение
дальности полета самолетов этой категории еще во всем мире оставалось проблемой.
В то же время И-16 обладал превосходными качествами в горизонтальном полете,
отлично пикировал. Следовательно, рассудил конструктор, его надо доставлять в
район цели. С точечным бомбометанием он справится куда лучше громоздкого
тихоходного бомбардировщика. Носителем, как и раньше, может служить ТБ-3 — под
каждую плоскость по самолету. Опять "звено".
В совместном полете бомбардировщик по-прежнему станет питать истребителей
горючим. Стартовав в воздухе километрах в пятидесяти от цели, И-16 неожиданно
выйдут на неприятельский объект, с пикирования в 70-80 градусов прицельно
сбросят на него четыре 250-килограммовые бомбы и на большой скорости уйдут от
цели. При столкновении с истребителями противника они сумеют постоять и за себя
и за свою авиаматку: горючего у них в достатке, вооружение хорошее. И вообще
после бомбометания их вполне возможно использовать в
качестве обычных самолетов-истребителей.
Соединенные самолеты по преемственности получили название "Звено-6 СПБ".
Последние три буквы означали — скоростных пикирующих бомбардировщиков. Звено
успешно прошло испытания как летные, так и на боевое применение. Бомбометание с
пикирования отличалось хорошей точностью — свыше 90 процентов бомб ложилось
непосредственно в контуре ярко намалеванного на земле корпуса эсминца. В этом
особенно преуспевали летчики-испытатели А. С. Николаев и Я. Хабаровский. Они
бомбили почти без промахов.
"Звено-6 СПБ" тоже не нашло практического применения. В начале Великой
Отечественной войны лишь несколько случайно уцелевших "звеньев" принимали
участие в боевых операциях. Но об этом, чтобы не путать хронологию событий, расскажу позднее.
- Авиетка — самолет с мотором мощностью до 35 лошадиных сил
<< Небесные Колумбы | За скорость, высоту, дальность >> |