Марк Галлай. «Я думал: это давно забыто»

Об исправлении ошибок

    В первую военную зиму 1941-1942 годов наш полк пикирующих бомбардировщиков, входивший в состав военно-воздушных сил Калининского фронта, хотя и нес потери, но все же "держался на плаву", не сгорал, как иные, менее опытные части, в огне войны за считанные дни.
    Один только что сформированный полк прибыл на наш аэродром и включился в боевую работу. Давалась она ему, естественно, поначалу нелегко, но не зря говорится, что опыт - дело наживное, хотя и не бесплатное. Пришли успехи и к нашим соседям.
    Однажды командование ВВС фронта (во главе его к тому времени стоял наш коллега, известный летчик-испытатель Громов) дало задание обоим полкам нанести совместный удар по укрепленному узлу противника в районе Ржева. Сначала взлетели и сразу же растворились в густой морозной дымке три пары пикировщиков братского полка. Предполагалось, что, выйдя поверх дымки, они составят единый строй. Вслед за ними компактно взлетела и шестерка нашего полка.
    Дымка оказалась, вопреки ожиданиям, гораздо более плотной и, главное, более распространенной по высоте, чем предсказывали синоптики. Приходилось держаться - крылом к крылу - в тесном строю, чтобы не потерять друг друга из виду.
    Ближе к линии фронта дымка стала редеть и над территорией, занятой противником, почти растворилась. Видимость резко улучшилась.
    И тут впереди и несколько выше нашего строя обнаружился явно отбившийся от строя одинокий пикировщик, ходивший беспорядочными переменными курсами. Увидев нашу шестерку, он принял правильное решение: приблизился и пристроился к ней. Так, семеркой, мы и продолжили движение. На цель заходили не сразу, а пройдя в стороне и лишь потом развернувшись на нее так, чтобы заход получился с запада, со стороны тылов противника: это обеспечивало больший элемент неожиданности атаки, да и отход от цели облегчало.
    На развороте увидели впереди себя самолеты братского полка, их, как и следовало ожидать, было пять: одного не хватало. Разделяло нас расстояние в несколько километров. Увидел своих товарищей и наш приблудившийся "седьмой". Увидел - и, судя по всему, решил незамедлительно исправить свою ошибку. Он "дал моторам полный газ" - это было видно по выхлопам из патрубков - и пустился, срезая кривую разворота, на соединение со своими.
    Примерно на середине этого маневра его атаковала пара "мессершмиттов", до того не рисковавшая сближаться ни с одной из обеих летевших плотным строем групп наших самолетов: совместный огонь стрелков каждой из них к этому не располагал. Но оторвавшийся от строя бомбардировщик представлял собой цель весьма заманчивую. Один за другим сделали заход по нему немецкие истребители - и сбили. Сбили на глазах экипажей всех одиннадцати наших самолетов, бессильных чем-то помочь попавшему в беду товарищу.
    Неправда, что на войне к потерям так привыкают, что каждая очередная воспринимается без особых эмоций. Переживали мы все - оба наших полка - эту потерю: очень уж обидной она была.
    Но позднее я задумался. Как надо относиться к своим ошибкам? Как реагировать, осознав их? Видимо, исправлять? Как можно скорее?.. Но случаи, подобные рассказанному, учат другому: не всегда надо бросаться исправлять ошибку, как только обнаружишь ее. Сначала подумать. Помнить, что иногда лекарство бывает опаснее самой болезни... Да, в авиации, обнаружив ошибку, надо исправлять ее с умом.
    Впрочем, почему только в авиации? Может быть, такой подход не противопоказан и в других сферах человеческой деятельности? Например, в государственной политике. А может быть, особенно в ней?