Марк Галлай. «Я думал: это давно забыто»
Премия улыбнулась
НИИ-17, в котором я начиная с 1950 года отбывал "опалу" в течение
нескольких лет, в сущности, представлял собой не столько научно-
исследовательское учреждение (хотя научные работы в нем, конечно,
велись), сколько конгломерат из нескольких конструкторских бюро,
объединенных общей, новой по тем временам тематикой - авиационной
радиолокацией.
Должен сказать, что "опала" эта оказалась гораздо менее жесткой,
чем можно было ожидать. Радиолокационные прицелы, предназначенные
для самолетов-истребителей, на первых же опытных экземплярах этих
машин и испытывались. Оказавшись поначалу в НИИ-17 единственным
испытателем, освоившим реактивные самолеты, я летал на опытных
истребителях главных конструкторов Микояна и Гуревича, Лавочкина, Яковлева. Правда, до меня основную часть программы летных
испытании уже провели "фирменные" летчики этих КБ, но мне доставляло немалое удовольствие обнаружить в уже испытанных самолетах что-то
незамеченное или не оцененное по достоинству моими предшественниками.
Больше всего я проработал с дружным коллективом главных
конструкторов А. Слепушкина и Г. Кунявского, создавшим истребительные радиолокационные станции обнаружения и прицеливания "Коршун" и "Сокол". Моим постоянным спутником в испытательных полетах
был отличный знаток своего дела и к тому же исключительно смелый
человек Р. Разумов.
Как всегда в новом деле, трудностей хватало. Радиолокация выдавала
одну загадку за другой. Иногда преподносили сюрпризы и сами опытные,
еще не до конца доведенные самолеты. Однажды на "Ла-200" у нас при
заходе на посадку не выпустился левый закрылок, мы едва не перевернулись вверх колесами, так что во избежание крайне нежелательных
последствий действовать пришлось в достаточно резвом темпе. Долгое
время не удавалось добиться заданных характеристик точности
прицеливания. Забегая вперед, скажу, что в конце концов это удалось
и "Сокол" был установлен на первом выпускавшемся серийно и принятом
на вооружение отечественном истребителе-перехватчике с радиолокационным прицелом "Як-25". Так что старались мы все не зря.
И вот в один прекрасный день дошли до нас с Разумовым слухи, что
наш коллектив во главе со Слепушкиным и Кунявским представлен к
Сталинской премии. Сегодня в нашем обществе утвердилось достаточно
трезвое, а иногда даже скептическое отношение к разного рода премиям
и прочим знакам отличия. Тогда же Сталинская премия воспринималась
всерьез и обеспечивала ее обладателю определенный, как выразились бы
в наши дни, имидж. Особенно не повредила бы эта премия мне -
вчерашнему "штрафнику".
 |
| На авиасалоне в Берлине. Слева направо: А.К.Моисеев, немецкий летчик У.Унгер, М.Л.Галлай, А.В.Горшенин |
Но время шло, а постановления о Сталинских премиях все не было. Лишь впоследствии мы узнали, в чем дело.
Оказывается, когда готовый, утвержденный всеми инстанциями проект постановления о Сталинских премиях 1954 года лег для окончательной подписи на стол Хрущеву и он, как нам рассказывали, уже взялся было за перо, его внезапно одолели сомнения: - А нужны ли нам вообще Сталинские премии? Не правильнее ли было бы назвать их Государственными? А может быть, учредить Ленинские? Надо этот вопрос проработать...
Пока же, в преддверии проработки, в 1954 году присуждение премии - ни Сталинской, ни Государственной - не состоялось вообще. Со следующего, 1955, года были установлены Государственные премии. Но их получили уже другие отличившиеся претенденты.
В наши дни, в исторической перспективе, мне представляется небезынтересным, что уже в 1954 году, за два года до XX съезда КПСС, Хрущев заботился о постепенном приглушении многого, связанного с именем Сталина. Действовал в этом направлении целенаправленно и дальновидно. Ну а нас, несостоявшихся лауреатов, происшедшее задело не очень сильно, а главное, ненадолго. Мы к тому моменту были уже, что называется, по уши в новых делах, новых проблемах, новых удачах и неудачах. "Сокол" и все, связанное с ним, осталось позади. А относиться без особых переживаний к тому, что осталось позади, - счастливое свойство человеческой психики.