Содержание

«Проверено на себе»

Глава вторая.
Корчагин наших дней

ЮРИЙ БЫКОВ, летчик-испытатель

УКРОТИТЕЛЬ ВЗБЕШЕННЫХ СТРУЙ

   Как-то, сидя в пассажирском кресле ТУ-104 и глядя на гладкое крыло гигантского лайнера, я попытался представить ту незримую, но жестокую борьбу человеческой мысли и воздушных струй, которая начинается со взлетом и продолжается до самой посадки. С высоты кажется, что самолет словно не летит, а висит почти на одном месте, и если земли не видно, то только информация бортпроводницы напоминает о том, что летим мы со скоростью 900 километров в час на высоте 11 тысяч метров, и за бортом 56 градусов мороза. Но пассажиры к этому привыкли Они уже томятся тем. что самолет слишком долго — шесть часов! — летит из Иркутска в Москву. Им подавай уже космический корабль, на худой конец хотя бы сверхзвуковой самолет... Вставляя столик в поручни кресла и принимая из рук очаровательной бортпроводницы стратосферный завтрак, я с какой-то новой душевной теплотой и глубоким уважением вдруг подумал о моих товарищах по профессии, летчиках-испытателях. Подумал о тех, кто погиб в поединке со взбешенными струями неба, и о тех, кто сейчас продолжает эту борьбу,

* * *

   ...Тогда их было еще немного: Г. А. Кондратов, А. В. Быстров, Ф. М. Морозов, П. И. Долгов... Последний покинул самолет на скорости 860 километров в час. Тогда это был рубеж, переходить который не спешили. Выло очевидным, что есть предел, но где? На какой скорости? В дифференциальных уравнениях нельзя было учесть психологическую производную, и ответ мог дать только человек. Так появилась чертовски смелая профессия испытателя катапульт. Человек в этом случае выполняет роль не просто снаряда. В те мгновенья, когда полуторатонная сила порохового заряда выбрасывает его из кабины самолета, подвергая организм чудовищным перегрузкам, когда ставший упругим воздух грозит сломать шею, вывернуть руку или ногу, — он должен осознать весь процесс выстрела и дать квалифицированную оценку работе всего спасательного комплекса. Ведь от него зависит многое Катапульта при аварии на скоростном самолете — единственный шанс остаться живым, и нужно сделать так, чтобы полет не был последним для летчика.
   Труд испытателя катапульт — это еще не раскрытая в книгах суровая романтика, таящаяся в глубине души скромных, но беспредельно смелых людей, которые целой своей жизни борются за жизнь летчиков и бесстрашными прыжками доказывают, экспериментируют, утверждают и дают путевку в жизнь новому летательному аппарату. Неизвестно, придется ли летчику воспользоваться парашютом, а у парашютиста-испытателя это повседневный труд Труд необычный, бесценный. Труд-подвиг, где каждая секунда, ее сотые доли стоят долгих лет жизни. С этого и началась испытательная деятельность летчика и парашютиста Юрия Александровича Гарнаева.
   Порох выстрелил человека вместе с сиденьем из кабины реактивного бомбардировщика. Поток воздуха, встретившись с этим крошечным живым островком, обрушил на него всю свою мощь. Руки и ноги мгновенно были сорваны с фиксаторов, испытатель беспорядочно вращался, не в силах что-либо сделать в хаосе взбешенных струй Руки и ноги то вытягивались по потоку, то с силой отбрасывались назад, когда невидимая коварная сила, словно жесткой подушкой, безжалостно била в лицо, сжимала грудь. Но человек сопротивлялся. Через две секунды поток ослаб, а раскрывшиеся привязные ремни освободили испытателя от сиденья. Падение стало привычным. Небольшая задержка, и рука с силой выдергивает красное кольцо. Еще не ослабшее от напряжения тело почти не почувствовало динамического удара раскрывшегося парашюта. Снижение на белом куполе показалось мучительно долгим, словно земля отходила от него. Но небо есть небо. Пока находишься в нем, будь готов к любым неожиданностям, порой самым невероятным и неповторимым. Последнее напряжение — и испытатель привычно коснулся земли. Только оказавшись среди встречавших его товарищей, он почувствовал усталость и далекую, пока еще тупую, приглушенную боль. Травм не было, но тело ныло от огромного напряжения. Для Юрия Александровича Гарнаева это был памятный и счастливый день. 900 километров в час. На такой скорости тогда еще никто не прыгал. Это был рекорд. Предел того, что знали тогда о катапультировании на больших скоростях.
   После этого были электрокардиограммы, анализы, психологические опыты, бесчисленные замеры пульса и давления крови. Врачей интересовало все, и они обследовали буквально каждый сантиметр его тела, по рентгеновским снимкам изучали каждый позвонок. Ведь перед ними был человек, отважившийся на столь необычное и рискованное испытание, подвергнув себя воздействию огромных сил пороха и скоростного напора воздуха. Но все было нормально.
   Прыжок Гарнаева открыл путь дальше, в еще большие, неизведанные скорости. Но врачи народ осторожный. Работа с человеком не прощает ошибок. Они говорят последнее слово только тогда, когда остается единственное мнение, один ответ, путь к которому лежит через скрупулезный и терпеливый труд. Они очень тщательно изучают, анализируют, спорят, доказывают, отвергают... И мечтают. Мечтал и Юрий Гарнаев. Ведь авиация уже обживала стратосферу. Экспериментальные самолеты поднимались на десятки километров и развивали звуковые скорости. Все чаще стали появляться сообщения о планах покорения космоса. Вековая мечта всех людей и фантазия писателей в наши дни буквально на глазах обретала научную и техническую основу.
   Человечество стояло на пороге невероятных событий. Скафандр... Тогда он уже не был новинкой. В нем прыгали. В нем летали на самолетах и стратостатах. Но в нем еще никто не катапультировался. По этому поводу были надежды и опасения — как в любом новом деле.

   ...Самолет, незаметно отделившись от бетонной полосы, уходил в чистое утреннее небо. Скафандр заглушал шум турбины и защищал от холодных струй воздуха, врывающихся в открытую кабину. Воздушному испытателю Юрию Александровичу Гарнаеву казалось, что это очередная тренировка на земле, и только мелькавшая сквозь остекление скафандра оставшаяся внизу земля напоминала о том, что он в небе, что через несколько минут его место должно стать пустым. В таких случаях время тянется очень долго. Секундная стрелка нехотя отсчитывала вечность. Казалось, что в жизни ничего и не было, кроме катапульты, скафандра и парашюта, что он сидит в кабине самолета всю жизнь. В памяти возникают далекие и близкие события, люди, прыжки, полеты... И вдруг он поймал туманную тянущуюся из глубины сознания мысль, назойливо преследующую его вот уже много дней, а может быть, всегда. Перед ним промелькнул расплывчатый образ человека в таком же скафандре в кабине непонятного корабля. Тогда еще только небольшие ракеты, иногда с животными на борту, подступали к космосу. Притянутый привязными ремнями к катапульте, в громоздком, необычном костюме, похожем на водолазный, он взглянул вверх сквозь прозрачный колпак и чему-то улыбнулся. Из-под широких нахмуренных бровей он смотрел в бесконечную даль вселенной, путь в которую начинается вот так, с Земли. Но приближается старт Сигнал! Он превращается в сгусток напряженных нервов, мышц и воли. Пошел! И...
   Выстрела не было слышно. Перегрузка ощутилась несильно. Раздутый комбинезон скафандра предохранил его от холодных струй воздуха. Сиденье отошло незаметно. Скафандр выпрямил испытателя, и он, словно кукла с распростертыми руками и ногами, вращаясь, падал к земле. Замерзший иллюминатор скафандра скрывал от него землю, и, лишь подчиняясь профессиональному чутью, Гарнаев понял — пора... Слабый толчок — испытатель повис на стропах белого купола. Впервые в истории было выполнено воздушное катапультирование в спасательном скафандре с реактивного самолёта. С этого дня проблема вынужденного покидания летательных аппаратов на больших скоростях перестала существовать как препятствие. Это была вторая победа, одержанная парашютистом-испытателем Ю. А. Гарнаевым.
   Еще один эпизод.
   Самолет добирался до восьмикилометровой высоты. Юрий Гарнаев, облаченный в скафандр новой конструкции и обвешанный не совсем легкими, но портативными приборами, готовился к покиданию машины. А сделать это было не так просто, если при его чистом весе в шестьдесят килограммов полетный вес его составлял почти сто двадцать. Под ногами открытый люк, через который видна далекая слегка затянутая дымкой земля.
   Вдруг мощный рывок с правой стороны — и Гарнаева резко развернуло на спину, уже во время прыжка. По шлему скафандра ударил оборванный конец кислородного шланга. Он испытатель. Он вправе ждать самых неприятных сюрпризов, но то, что случилось, было слишком коварно — оно отнимало единственную возможность: сопротивляться. Надежда была только на тот небольшой запас кислорода, который остался в скафандре. Но в те времена скафандры изрядно «травили», так что надеяться на этот и без того ничтожный остаток живительного газа было рискованно.
   Последний выход — в длительной задержке раскрытия парашюта. Снаружи мороз. Иллюминатор скафандра покрылся инеем. Земля исчезла. По набегающему потоку воздуха Гарнаев определил, что падает на спине. Но что это? Унты сползают с ног, и слегка закруживается голова. Штопор! Где земля? Раскрывать парашют опасно, но и медлить нельзя... Рывок и снова падение. Правда, летел он теперь устойчиво, ногами вниз Были только длинные стропы и обрывки ткани. Земля неотвратимо приближались со скоростью нескольких десятков метров в секунду.
   Падение приостановил запасной парашют. Однако приземление с таким большим весом на одном относительно небольшом куполе не предвещало ничего хорошего. Удар о мерзлую землю. Разбивается прозрачный шлем. Ветер подхватывает еще не погасший парашют и тащит испытателя по твердым кочкам.
   Когда к нему подъехали товарищи, поединок закончился: обессиленными руками Гарнаев все же подбирал под себя упрямый купол парашюта.
   Штурвалы многих опытных машин знали его твердую руку. И многие вопросы приходилось решать так...
   Вертолет, задрав нос и валясь на правый бок, падал к земле. В сгустке вихрей шел поединок незримых струй и мужества испытателя. Шел невероятный и неповторимый по сложности эксперимент. Выключенный двигатель, сделав последние хлопки, заглох, и воцарившаяся тишина отстранила мысли о спасении. Даже парашютные лямки и красное кольцо оставались вне сознания, так как прыгать было бесполезно. Вертолет падал почти вертикально, и вращающийся несущий винт неминуемо встал бы на пути испытателя. Самолет боится потери скорости, вертолет — потери оборотов винта. А сейчас обороты резко падали, приближаясь к какому-то минимуму, которого никто еще не знал. Были только предположения. Обороты продолжали падать — так лопасти могут остановиться совсем и начать вращаться в обратную сторону, что не предвещало ничего хорошего. Глаза Гарнаева внимательно следят за приборами, руки и ноги готовы выполнить любую команду, решенную мозгом и подсказанную строгой совестью испытателя. Мысль работает четко и напряженно, но рычаги управления остаются неподвижными. Он их не трогает. А ведь есть еще время. Возможно, еще не все потеряно. Еще несколько секунд до неотвратимости возможного рокового исхода. Всего одно движение, и все придет в норму. Все, кроме главного: тайна останется неразгаданной. Нет! Он знает цену доверия инженеров. И он ждет! Наблюдает. Запоминает. Что будет? Если инженеры просчитались, то... Если же они окажутся правы, то винт выдержит заданный режим и опустит его на землю. А чья возьмет — решалось у него на глазах. Правда, подобные полеты он уже делал много раз, но этот был из серии последних — самый сложный и самый спорный.
   Лопасти, словно в раздумье, в ощутимом замедлении мелькали в глазах. Явно ощущался неравномерный надрывный глухой свист воздуха, сопротивляющегося обессиленным лопастям. С большим трудом удалось выровнять машину, ибо движения должны быть настолько четкими, тонкими и своевременными, что малейшая ошибка могла погубить и без того опасный эксперимент. Когда падаешь, земля не сразу становится страшной. Вначале ее не замечаешь. Она обманчиво подкрадывается на малой высоте и резко бросается в глаза своей неотвратимой близостью. В этих случаях судьбу решают не секунды, а мгновения. Но сейчас Гарнаев не смотрел на землю. Он видел ее только как отдаленный горизонт, но которому ориентировался, стремясь удержать машину. Да и эксперимент требовал исключительного внимания, так что на раздумья времени не оставалось. Это было единение еще живой души с еще работающей машиной. Исключения в таких случаях абсолютно не допустимы.
   Падало все вместе... Бежали секунды, а время тянулось вечностью. Но винт вращался и не думал останавливаться. Вращался! А может быть, это еще не все? Может быть, он еще уменьшит обороты? Надо подождать. Надо во что бы то ни стало убедиться до конца. Стрелка высотомера в быстром темпе отсчитывала сотни метров потери высоты. Но что это? Стрелка счетчика оборотов недвижно стоит на предполагаемом делении. Значит, все нормально! Значит, дочь дождется сегодня отца. Дальше все было обычным делом — правда, обычным для Юрия Гарнаева, который в числе первых освоил посадки вертолета с отключенным двигателем. В принципе это очень сложная проблема и по сегодняшний день. Сложность заключается в том, что уменьшить посадочную скорость вертолета в этом случае можно только один раз, на определенной высоте от земли. Любые ошибки здесь непростительны. Золотая середина в те времена была еще неведома, и поиски ее стоили многих жертв... Довернув на аэродром, Гарнаев пытался дотянуть до полосы, но вертолет упрямо снижался по своей траектории, и было видно, что приземление произойдет в канаве. Снова секунды непредвиденного напряжения... Попытки тщетны. Неужели все? Вертолет, опустив хвост и ломая о землю рулевой винт. подпрыгивает вверх, разворачиваясь хвостом вперед, перелетает злополучную канаву и приземляется на полосу...
   Итак, было доказано, что отказ двигателя на вертолете не столь страшен, даже если он произойдет на нежелательном режиме. И оказалось, что посадить вертолет можно и без хвоста.
   Вот так приходил oпыт. Так иногда исследовалась безопасность полета винтокрылых манит, бел которых сейчас мы уже не мыслим работу вo многих областях нашей жизни. В подобных случаях трудно определить, чему уступает природа свои тайны проницательной мысли науки или железной воле испытателя, разве что последнему приходится чаще других задумываться о жизни.
   Все новые задачи — новые проблемы и новые трудности. Самолеты летают уже на скоростях, в несколько раз превышающих скорость звука, и поднимаются на десятки километров высоты, а на космические орбиты уже выводятся пилотируемые корабли. Среди тех, кто стоял на самом боевом перекрестке путей совместного развитии авиации и космонавтики, был и выдающийся воздушный испытатель Ю. А. Гарнаев. Первый прыжок на большой скорости. Первое катапультирование в скафандре Первые полеты на турболете. Первый... Впервые... Время раскроет эти многоточия Что бы ни испытывал Гарнаев — будь то сверхзвуковой истребитель или огромный бомбардировщик, гражданский лайнер или вертолет, катапульта или скафандр, — все обретало способность к жизни.
   Помнят о нем и наши космонавты. Ведь Гарнаев вместе с известным летчиком-испытателем С. Н. Анохиным впервые на специальном самолете осваивали состояние невесомости и затем тренировали тех, кто проложил первые космические трассы. Более ста различных типов летательных аппаратов прошло через искусные руки этого неутомимого испытателя, многие из этих машин остались в памяти и вошли в историю завоевания неба и космоса.
   Жизнь Гарнаева — это пример целеустремленности и безграничных возможностей человека. Это был пилот богатой натуры, исключительного таланта и летного мастерства, фанатичной преданности небу. Человек сильной воли и необычайного хладнокровия, в самые трагические моменты он сохранял ясность и трезвость расчета, всегда выходил победителем из самых тяжелых, порой безвыходных положений. А они у него бывали нередко. И всегда, когда ему приходилось трудно как летчику, на помощь приходил опыт парашютиста. Это единение двух отчаянных профессий нашло в нем идеальное воплощение и является примером для подражания, а может быть, и необходимым условием для современного летчика-испытателя.
   Суровая профессия сохранила в нем человека, умевшего не только дерзать в небе, но и тонко ценить искусство, слушать музыку и восхищаться игрой артистов, увлекаться классикой и уходить в мир науки...
   Из Франции Гарнаев не вернулся. Один из многих полетов, выполненных им при тушении пожаров, закончился катастрофой. До самого последнего дыхания он пытался спасти машину и экипаж. Но случилось то роковое совпадение обстоятельств, выхода из которого не бывает.
   «Же ву зем» — последние слова, которые я прочитал в его дневнике. «Я люблю вас» — национальная фраза гостеприимного французского народа, и она совпадала со смыслом жизни нашего легендарного летчика. Он любил людей и верил им. С этой любовью он шел на самые рискованные испытания на земле и в воздухе. С этой любовью он работал в небе Франции, чтобы укротить лесные пожары и утолить жажду людей по чистому небу без дыма...
   Каждый раз, когда я ухожу в полет, я пролетаю над заросшим полем, где когда-то был аэродром, с которого начинал свой путь летчик Юрий Гарнаев. Это были тридцатые-сороковые годы. С тех пор прошло много времени. Небо Азии, Америки, Африки и всей Европы было свидетелем неповторимого летного мастерства заслуженного летчика-испытателя СССР, Героя Советского Союза, коммуниста Юрия Александровича Гарнаева.
   И часто мысли уводят меня в далекие горы близ Марселя, где каждый из нас, кто ступит на землю Франции, непременно посетит это святое место, обнаженные скалы которого видели последний взгляд Юрия Гарнаева и впитали последние капли крови его героического экипажа.

<< Корчагин наших дней (1) Корчагин наших дней (3)>>