Мазурук И.П., Лебедев А.А.
«Летчики-испытатели Аэрофлота»

Сорок три пионера и один мотор

    Летним днем 1947 года меня неожиданно вызвали к Байдукову вместе с начальником института И.Ф.Петровым, - рассказывает Илья Павлович. По опыту я уже знал, что такие, ломающие все планы вызовы к начальству добра не сулят. Георгий Филиппович Байдуков, знаменитый летчик-испытатель, участник сверхдальних трансполярных перелетов в экипаже В.П.Чкалова, Герой Советского Союза, работал начальником Главного Управления ГВФ (по нынешним временам - министром гражданской авиации). Знакомы мы с ним были давно и, как мне кажется, испытывали друг к другу глубокое взаимное уважение. Но неожиданный вызов он и есть неожиданный...
    Байдуков молча пожал нам руки, жестом пригласил садиться. Помолчал. Потом сказал, не глядя на нас;
    - О том, что произошло во Внукове, знаете?
    - Что-нибудь серьезное? - дернулся встревоженно Петров.
    - Ваш Ил-12 как необъезженный конь, все уздечки пооборвал и едва беды не наделал. Недоглядели вы его.
    А произошло вот что. Утром местам новеньком скоростном пассажирском самолете Ил-12 заняли 43 пионера. Это были дети работников аэропорта Внуково, которым выпала счастливая дорога по небу до Адлера, а потом в пионерлагерь «Лазаревское». Командир корабля Владимир Черняков, войдя в самолет и увидев красногалстучную братию, засмеялся и громко спросил:
    - К полету готовы?
    - Всегда готовы! - дружно грянуло в ответ.
    - Ну, тогда покрепче пристегните ремни и полетим. Черняков привычно занял левое кресло. Машина была новенькая, налетавшая всего несколько десятков часов, и в кабине стоял еще тот свежий чистый запах, который несут в себе новые самолеты.
    - Экипаж к полету готов, - доложил штурман.
    Взревели моторы. Ил-12, мягко покачиваясь, вырулил на ВПП. Взлет! Бетонные плиты медленно двинулись под самолет, потом быстрее, быстрее...
    - Скорость 90...100...110... - отсчитывал штурман. Командира сделал едва уловимое движение ладонями, готовясь взять штурвал на себя, и вдруг машину резко потащило влево. Реакция бортмеханика была мгновенной:
    - Отказ левого двигателя!
    О, если бы кто-то смог записать когда-нибудь тот мгновенный шквал мыслей, предположений, возможных решений, который обрушивается на летчика в критической ситуации! Черняков выделил главное: на этом самолете никто не продолжал взлет при отказе одного из моторов; самолет имеет переднее колесо - это шасси страхует его от капотирования при пробеге по неровному грунту и возможному попаданию в ямы; впереди - остаток ВПП, участок сравнительно ровного грунта, построек нет... Сзади - полно дегтей...
    - Взлет прекращаю! Выключить моторы! Закрылки - полностью! Штурвал - резко от себя, рывок рычага аварийного торможения... Самолет задрожал... И Ил-12 остановился, качнувшись раз-другой, будто в раздумье, что бы еще такое сотворить...
    Из рассказа Байдукова я настолько зримо представил себе, что произошло и чем все могло бы кончиться, не среагируй очень точно Черняков с экипажем, что вдоль виска скатилась холодная струйка пота.
    - Экипаж мы наградим ценными подарками, - сказал Георгий Филиппович, - а вам, Иван Федорович и Илья Павлович, надо срочно провести испытания на возможность продолженного взлета самолета Ил-12 в случае отказа одного из двигателей. И выдать рекомендации линейным летчикам.
    - Насколько мне известно, до сих пор ни на одной из пассажирских машин этого не делали... - задумчиво сказал Петров.
    - Мы многого не делали до сих пор! - Байдуков взглянул на меня, - вы, Илья Павлович, долго летали в Средней Азии, места ищете хорошо. Подыщите для испытаний площадку побольше размерами, с открытыми подходами... Ну, да не вас учить...
    - Сделаем, Георгий Филиппович, - сказал я, - посоветуемся с инженерами, испытания проведу сам.
    - Одобряю. Вопросов нет? Желаю успехов! Когда мы возвращались в автомобиле в НИИ, Петров повернулся ко мне:
    - Кто вам нужен и что нужно?
    - Надо поручить начальнику летного отдела Израецкому и нашему главному теоретику Могилевскому скорейшую разработку программы испытаний. Экипаж я подберу, в испытательную бригаду надо включить самых опытных людей. Но вы правы, таких взлетов еще никто не делал...
    - Где предположительно будете работать?
    - Надо посмотреть карты... Если мне не изменяет память, подходящая площадка есть под Ашхабадом.
    ...Память мне не изменила. После проработки нескольких десятков вариантов остановились на моем: летим под Ашхабад. И снова потекла под крылом рыжая степь, как и два десятка лет назад. Вспомнился Федя Литвинов, другие мои товарищи. Где-то вы теперь? Кто из вас жив остался после той, гражданской, да после этой, Отечественной? Молчит степь, катит равнодушно навстречу дымный песок. Ашхабад вынырнул в туманном жарком мареве, но мы до него не долетели.
    Ровное глинобитное поле - такыр - я облюбовал в нескольких десятках километров от города. Взлетно-посадочную полосу обозначили флажками, разметили по длине с огромным запасом - благо равнина большая. Подходы со всех сторон открытые. В палатках устроились с возможным комфортом. Наладили радиостанцию, выставили на линейку готовности пожарную и санитарную машины, подвесили на мачте «колдун». В общем, все как у людей... Только работа ждала нас такая, которой никто не делал.
    Хотя, я бы сказал, испытание самолетов это не только работа, это и наука, причем настолько же романтическая и опасная, как и все, что относится к испытаниям. Эта наука была подвластна не каждому инженеру-испытателю. В ней задерживались немногие, но если уж задерживались, то навсегда. Одним из таких ее избранников был Моисей Вениаминович Розенблат, ведущий инженер; методист по испытаниям. Когда он согласился лететь со мной, я понял, что треть дела сделана.
    Инженеров-методистов специально к испытательным полетам никто и нигде не готовил. Существовали учебники по летным испытаниям, ведомственные методические пособия, но по ник нельзя было научиться главному - практическим приемам работа методиста и, прежде всего, умению добиваться поставленной в испытаниях цели, особенно в тех неизведанных областях, где можно ожидать качественных изменений в поведении машины.
    М.В.Розенблат пришел в НИИ ГВФ в 1939 году после окончания института. Его талант проявился быстро, и вскоре он уже участвовал в сложных испытаниях таких машин, как ПС-41, ПС-43, ПС-84, вместе с летчиками-испытателями Э.И.Шварцем, С.А.Таборовским, С.А.Монаковым, А.А.Колосовым … Наука о летных испытаниях - это наука о том, как предусмотреть в испытательных полетах все многообразие условий которые самолет может попасть при работе в небе, как оценить, насколько он отвечает требованиям безопасности, экономичности, регулярности полетов, и, как, если обнаружены недостатки машины, определить нужные направления доводки самолета. Розенблат в этой науке был одним из корифеев.
    ...В первый испытательный полет мы решили идти втроем, без второго пилота и радиста, а только с бортмехаником и ведущие инженером. Самолет заправили горючим, загрузили мешки с песком, чтобы взлетный вес его был полным, закрыли двери.
    - С чего начнем, Моисей Вениаминович?
    - По программе, предложенной авиапромышленностью.
    - Ясно. Проиграем ее еще раз. После отрыва по вашей команде Ильченко выключает левый мотор, флюгирует винт...
    - Стоп. Флюгирует через пять секунд! В рядовом полете экипаж должен за это время осознать, что случилось...
    - Понял, Ильченко?
    - Понял, Илья Павлович.
    - Дальше. Даю оба сектора газа энергично вперед до форсажа, создаю крен в сторону работающего мотора и стараюсь сохранить прямолинейный полет. Уборка шасси и закрылков только по моей команде. На высоте сто метров запускаем выключенный движок, а дальше, как учили... Так?
    - Так, - согласился Розенблат.
    - Ну, тогда - с богом, или кто там за него, как говорит мой добрый друг Марк Галлай... Взлетаем!
    Ил-12 послушно начал разбег. Волнение ушло. Оно у меня всегда уходит, когда начинается работа. Боковым зрением отмечаю все убыстряющийся бег флажков, обозначающих ВПП. Быстрый перескок взглядом на указатель скорости - пора в воздух. Мягко беру штурвал на себя, и Ил-12 будто облегченно вздыхает, что прекратилась тряска из-за неровностей полосы.
    - Вырубай! - командует Розенблат.
    Бортмеханик точно выполняет команду, самолет резко тащит влево. Доклад Ильченко:
    - Отказал левый!
    Энергично перемещаю секторы газа полностью вперед. Стремительно нарастает разворачивающий момент, машина валится в правый крен... Эге, дело-то худо... Сам черт не разберет теперь, испытания это или... Ил-12, послушный и сговорчивый, стал строптивым и своевольным. Изо всех сил борюсь с ним, стремясь сначапа выровнять его, а потом создать крен в сторону работающего мотора. Но, кажется, все мои старания напрасны... Сил больше моих нет... И словно плетью обжигает мысль; «Если мы разобьемся, никто не узнает, что методика - чушь! Надо драться!» Теперь я борюсь с работающим мотором, который до предела увеличил свою мощность. «Хорошо, что сзади мешки, а не пионеры», - мелькает мысль. Ага! Что-то удалось отвоевать. Эту едва заметную поблажку дарит мне зафлюгированный через пять секунд - всего пять?! Так мало?! - винт. Земля пляшет рядом. Поздно, поздно зафлюгировали...
    - Винт отказавшего во флюгере! Убираю шасси?!
    - Не-е-е-т!!!
    Ил-12 на миг оказывается сильнее, не могу удержать штурвал, самолет просаживается... «Все!» - мелькает мысль. Но, чуть коснувшись земли колесом, я успеваю снова подорвать его вверх. «Если бы убрали шасси, мы зацепили бы шар земной винтами», меня удивляет красота этой фразы, будто она родилась не в моем мозгу, а в чьем-то чужом. Высота! Дайте кто-нибудь высоты! Такыр и пляшет совсем рядом под нами, взбесившийся металлический ящик все разворачивается влево, в сторону крена, и мне нечем выбрать его - штурвал выкручен полностью. Дети! Пионеры! Как там там, у Черного моря?!
    - «Дать правую ногу? - мелькает вопрос. - При левом крене ты получишь классическое скольжение с потерей высоты, которой нет», - тут же следует ответ. Кто спрашивает? Кто отвечает?!
    - Запуск левого! Быстро!!!
    «Вот так же иногда отпускает боль», - думаю я и возвращаю самолет к нормальному набору высоты, когда левый движок пришел на помощь. Делаю классическую «коробочку», захожу на посадку. Только теперь ощущаю, как взмок от пота.
    - Не-е-т, Моисей Вениаминович, не тянет ваша методика даже на «единицу»...
    - Почему моя? - обижается Розенблат, - но попробовать надо было.
    - Что мы и сделали, - мне почему-то хочется засмеяться, только я бы предпочел смотреть на этот цирк с земли.
    - Вот и сидели бы дома, - бурчит Розенблат.
    - Да ладно вам, Моисей Вениаминович, - смеюсь я, - сейчас мы с вами утрем нос старому руководству.
    Маленькая передышка, уточнение деталей и снова - мелькание флажков.
    - Отказ левого!
    - Флюгер отказавшему!
    Рывок влево — шалишь, брат! Секторы газа медленно (о господи, где же взять выдержку, чтобы не двинуть их изо всех сил?) мед-лен-но подаю вперед. Та-а-к... Крен в сторону работающего сравнительно легко. Прямую линию полета сох-ра-ня-ем... У рулей есть запас, значит, у меня есть запас для маневра. Рублю в себе желание отжать штурвал от себя для скорейшего набора скорости. Слишком мала высота, потеря каждого ее метра грозит печальными последствиями. Ил-12 «висит» на штурвале и от земли удаляется совершенно безо всякой охоты. Но я тебя, милый, все равно уведу... Наконец-то позволяем себе:
    - Убрать шасси! Закрылки убрать! Скорость прибывает.
    - Ювелирная работа!
    - Кто посмел заняться подхалимажем? - с серьезным видом поворачиваюсь к Розенблату. Тот молча, улыбаясь, качает головой из стороны в сторону.
    - Это я, - сознается Ильченко.
    - Что же после первого взлета молчал? - в голосе моем звучит сталь.
    - Тогда не за что было...
    Розенблат хохочет, я тоже не выдерживаю. Ил-12 послушный как ягненок, ведет себя тихо-тихо...
    В тот же день выполнили еще несколько полетов. В полном составе экипажа. Место второго пилота занял Семен Давыдович Спиваковский, радистка - Аня Дробышевская. Взлетали «с отказом» и правого, и левого движка. С каждым полетом уверенность наша росла, а Ил-12, словно чувствуя это, вел себя все спокойней.
    И вот - прощай, такыр! Спасибо тебе, родной, за ширь твою, за цельный простор, за открытые подходы. Собраны палатки, ушли машины, улетели и мы.
    Улетаем с чувством честно исполненного дела. Его можно даже потрогать, если попросить несколько тетрадок у Моисея Вениаминовича. В них записана отработанная методика взлета с одним работающим двигателем. Потом ее внесут в руководство по летной эксплуатации самолета Ил-12. Суть ее в том, чтобы в момент отказа мотора не делать резкой подачи вперед секторов газа, что второй пилот вмешивается в управление и пилотирует по указанию командира корабля, а главное - бортмеханик флюгирует винт отказавшего двигателя, а не работающего, что вполне может случиться при излишней торопливости!
    Мне пришлось выполнить несколько показательных полетов для летного состава во Внуково. Когда в последний раз заходил на посадку, вспомнил опять пионеров. Как-то вам отдыхается, ребята? Домой полетите без неожиданностей на взлете. Потому что есть на земле такая профессия - испытывать самолеты.

<< Пополнение Голованова

Вертолеты ночью не летают? >>