11 037 МЕТРОВ

   22 августа 1937 года летчику М. Скитеву и мне было передано распоряжение командующего Военно-Воздушными Силами Ленинградского военного округа: полет и прыжок назначены на семь часов утра 24 августа.
   Накануне мы перешли на специальный режим. Возвратившись вечером с прогулки, сразу же стали готовиться ко сну, вполне убежденные, что раннее солнце встретит нас на аэродроме так же весело и бодро, как встречало все эти дни. Проснувшись, увидел, что в окна ползет туман. Деревьев рядом не видно. «Лететь не придется», — подумал я и решил не будить Михаила. Во всяком случае было ясно, что в ближайшие три-четыре часа о полете нечего было и думать. Туман плотно окутал границы аэродрома, солнце не могло пробиться сквозь мглистую толщу. Вскоре пришел командир части и сказал, что погода пока нелетная, но во второй половине дня синоптики обещают улучшение. Вылет переносится на двенадцать часов, если не наступит перемены, то на пятнадцать ноль-ноль!
   Часам к двенадцати дымка ушла вверх, а несколько позже стало проглядывать голубое небо через большие «окна» в облаках. Настроение у меня поднялось. Что-то себе под нос мурлыкал и Михаил. На аэродроме у стоянки самолета шла деятельная работа. Авиатехник В. Уткин, мотористы под бдительным оком инженера старательно готовили машину к полету. Здесь же под охраной часового лежали наши парашюты, обмундирование, приборы. Тут же члены комиссии, которым предстояло зафиксировать наш пока еще не состоявшийся полет.
   — Скоро даем старт,— сказал, обращаясь ко всем, заместитель командующего ВВС Ленинградского военного округа Герой Советского Союза полковник И. И. Копец — незаурядный летчик-истребитель, герой воздушных сражений в небе Испании. Повернувшись к нам, строго произнес: «Предупреждаю, не рискуйте, действуйте согласно программе». — И. И. Копец знал, что сказать.
   Вскоре все было готово. Капитан М. Скитев доложил:
   — Моторы опробованы, аппаратура, приборы в порядке. Самолет готов к полету. Разрешите выполнять?
   — Разрешаю! — коротко отдал команду И. И. Копец.
   С помощью товарищей влезли в свои меховые комбинезоны, надели парашюты. Тем временем комиссия опечатала специальные приборы, предназначенные для регистрации высоты полета и прыжка. Таких приборов на мне два. Один — стандартный высотный самописец, другой — барограф, конструкции известного метеоролога профессора П. А. Молчанова, прославившегося изучением стратосферы с помощью радиозондов. В кабине самолета установлен еще один барограф.
   На земле 20 градусов тепла, проходя предстартовую процедуру, мы изрядно нагрелись. Наконец командир авиаполка майор Котельников взмахивает белым флажком, и Скитев дает газ. Вихрем взметнулась пыль за хвостовым оперением самолета. Ускоряя свой бег, машина, влекомая двумя тысячами лошадиных сил, поднялась в воздух. Аэродром, товарищи, земля — все осталось позади. Не успел обернуться, чтобы махнуть рукой, как мы уже были на высоте 2000 метров. Еще несколько минут — и высота 5000 метров. После жары на земле приятно было ощутить прохладу. Вскоре почувствовал и холод.
   На высотомере 10 000 метров. Машина теперь уже далеко не так резво идет на высоту. Сказывается разреженность воздуха. Вспомнил о термосе, который, заботливо наполнив горячим кофе, дал мне перед полетом военврач Андреев. Решил воспользоваться им. Не каждому дано пить кофе на высоте 10 000 метров, да еще при температуре минус 45 градусов. Просунув резиновую трубочку сквозь кислородную маску, беру ее в рот и тяну в себя воздух, но кофе почему-то не идет. Нет так нет — обойдемся без горячего. Подъем продолжается 50 минут. Высота около 11 000 метров.
   Пора готовиться к прыжку. Включаю кислородный прибор № 1, укрепленный в специальном кармане на комбинезоне. Сразу чувствую усиленный приток кислорода. Теперь надо отсоединить бортовой прибор и включить прибор № 2, который тоже на мне. Если прибор № 1 рассчитан на работу в течение пяти — семи минут, то прибор № 2 может работать около сорока минут. Правда, он дает несколько меньшую дозу кислорода. Оба кислородных прибора работают нормально.
   Итак, все готово! Обмениваемся световыми сигналами с пилотами. На высотомере стрелка стоит на отметке 11 000 метров. Пора.
   М. Скитев уже пошел на расчетную прямую. Делаю последние записи на металлическом планшете, укрепленном на правом колене, отмечаю высоту, температуру и считаю свой пульс.
   Пробую открыть целлулоидный фонарь, который сверху защищает кабину. Но защелка не поддается моим усилиям. Может, фонарь примерз? Еще и еще пытаюсь открыть. Не поддается! Тогда, поднявшись во весь рост, резким ударом головы рву целлулоид и переваливаюсь через борт кабины. Чертова работа! В глазах поплыли какие-то белые круги. Перевалившись за борт верхней частью туловища, под яростным напором встречного воздуха смотрю вниз по борту фюзеляжа, когда крыло строго по вертикали сойдется с намеченной точкой на земле. Вот она эта точка, совсем близко! Протянув руки к кнопке, даю сигнал пилоту о том, что прыгаю.
   Брошенный могучей струей воздуха, скольжу по гладкому металлическому борту фюзеляжа и падаю в холодный простор. Земли не вижу. Чувствую, что уже несколько раз перевернулся в сальто и делаю попытки принять горизонтальное положение. Скорость все нарастает. Несколько секунд продолжается это падение. Кажется, уже пора открывать парашют.
   Резким рывком выдергиваю вытяжное кольцо, сжавшись, подобрав под себя ноги, жду раскрытия парашюта. Парашют сработал быстро, да и удар при раскрытии купола оказался довольно мягким. Я повис в мертвой, совершенно непостижимой, прямо загадочной тишине. Было слышно, как шипел кислород, выходя из металлических баллонов, было видно, как мягко «дышал» купол парашюта, сжимаясь и разжимаясь во время раскачивания.
   Случайно посмотрел вниз. «Куда делась меховая рукавица с левой руки?» Еще на земле обе рукавицы привязал к рукавам комбинезона. Теперь одной нет. С беспокойством поднял к лицу левую руку, оставшуюся в тонкой шерстяной перчатке. Рука не чувствует холода и не сгибается в пальцах. «Неужели обморозил?» Хочу взять одну из парашютных лямок, но онемевшая кисть не слушается. Через некоторое время, с уменьшением высоты, стало теплее, и рука начала давать знать о себе. Тысячи раскаленных иголок впились в кисть. Теперь уже нет сомнения, что рука обморожена.
   Гляжу на свой высотомер, записываю в заранее составленный вопросник ответы, словом, работаю по программе. Парашютирование продолжается уже около двадцати минут. Узнаю характерные ориентиры на местности. Правой рукой снимаю маску. Закрываю вентили баллонов. На земле уточнят, сколько осталось кислорода. Расстегиваю шлем и воротник комбинезона. Становится жарко. Ориентировочно определяю район приземления.
   С высоты земля кажется ровной, но по мере приближения к ней начинаю различать болотистую площадку, изрытую ямами. Это — старый полигон со множеством больших воронок от взрывов артиллерийских снарядов и авиационных бомб. Опускаюсь с значительной скоростью, так как вешу со снаряжением около ста двадцати килограммов. Нужно отстегнуть кислородную аппаратуру, которая, повиснув на длинной стропе, первая встретит землю и несколько уменьшит мою массу. Необходимо, кроме того, открыть запасной парашют.
   Правой рукой делаю попытку развернуться по ветру. Одной рукой это мне не удается. Тогда, идя спиной по ветру, открываю запасной парашют и вижу, что раскрывается он вяло. Сгоряча хватаю стропы левой рукой, желая потряхиванием помочь куполу быстрее раскрыться. Сильная боль в руке не позволила сделать это. Стропы запасного парашюта вдруг провалились вниз, скрутились между собой, захлестнули колено и, поднимаясь вверх, начали запутываться в стропах главного купола.
   Земля уже совсем близко. Вместо уменьшения скорость парашютирования стала возрастать. До земли — 80—100 метров! Быстро выхватываю из специального чехла большой острый нож и перерезаю лямки запасного купола. Главный купол выпрямился, и в тот же миг я падаю в одну из воронок, заросшую мелким кустарником.
   Первый удар принимаю ногами, затем удар боком о выступ воронки и тяжелое падение на дно. Через несколько секунд с резкой болью в руке и правом боку приподнимаюсь со дна воронки, накрытой белым куполом парашюта.
   Такого приземления у меня еще никогда не бывало. Медленно вылезаю из ямы и тут же замечаю самолет, который упорно, на малой высоте кружится надо мной, ожидая условного сигнала. Машу ему рукой, и тот, качнув плоскостями, улетает домой. Со всех сторон бегут ребятишки, обступив меня, смотрят с любопытством. Кто-то помогает снять парашют, и я иду к ближайшей канаве с водой, чтобы опустить туда обмороженную руку.
   Приземление произошло недалеко от аэродрома, и вскоре подъезжает санитарная машина. Из нее выскакивает мой друг — корреспондент газеты «Известия» Михаил Никитин, подходят члены комиссии. Едем на аэродром. В медпункте военврачи Элькин и Андреев оказывают мне медицинскую помощь.
   Отворачиваюсь, чтобы не смотреть, но мельком вижу, что кисть распухла до размеров слоновьей стопы. Врачи, обложив ее стерильными салфетками, забинтовывают так, что она стала похожа на большую белую куклу.
   А тем временем авторитетная комиссия специалистов под руководством Героя Советского Союза майора Е. Ерлыкина уже работала по проверке приборных показателей. Через некоторое время полковник И. И. Копец поздравляет нас с выполнением задания Наркома обороны. Высота отделения от самолета — 11 037 метров.
   Прибор Молчанова отправили в Пулковскую обсерваторию, и вскоре оттуда пришло подтверждение и дополнительное сообщение, что это была нижняя кромка стратосферы. Следовательно, прыжок 24 августа 1937 года был выполнен из нижней кромки стратосферы. Этим прыжком практически была доказана возможность спасения на парашютах в случае аварии с тех высот, куда могли подниматься наши летательные аппараты.
   Свой первый прыжок я совершил в 1932 году, с высоты 600 метров. Прошло пять лет напряженного труда, экспериментов, успехов и неудач. Труды вознаграждены. Высота прыжка поднята до границ стратосферы. «Что же, — думал я, — это ведь не предел. Есть еще возможности как у человека, так и у нашей техники. Придет время, и прыжки будут совершаться с высот двадцать пять километров».
   Итак, прыжки совершены. Можно рапортовать, что задание выполнено. При составлении отчета о подготовке к прыжкам, о тренировке еще раз убедился, как много было вложено в рекорд труда не только М. Скитева и моего, но и товарищей, так или иначе помогавших нам.
   Десятки сеансов в барокамере, где часами приходилось сидеть в металлическом барабане, из которого насосы выкачивали воздух, создавая имитацию высоты. Десятки подъемов на самолетах. Десятки тренировочных прыжков с высот до 7000 метров для отработки элементов прыжка, опробования кислородной аппаратуры, обмундирования, работы регистрирующих приборов и т. д. Нас консультировали стратонавт Г. А. Прокофьев, ученые-медики В. И. Воячек, К. Л. Хилов, другие специалисты. Большую работу по подготовке к полетам на предельную тогда высоту проделали техники наших авиамастерских.
   Выполнение приказа Наркома обороны давало большое моральное удовлетворение, а вот обмороженная кисть левой руки причиняла немало огорчений. Рука через неделю начала сильно болеть, и лечащий врач решил показать меня хирургу. Поехали в военный госпиталь имени 3. П. Соловьева в Ленинград. Военврач Куприянов (будущий генерал-полковник) быстро размотал марлевый кокон и пинцетом стал снимать омертвевшие ткани, а заодно и все пять ногтей. Наверно вид у меня при этом был неважный, так как он предложил мне лечь на операционный стол, но, решив держать марку до конца, я остался сидеть на стуле. Уже в самом конце Куприянов вдруг спросил меня: «Что может быть при массовой выброске парашютистов на неподготовленную площадку в ветер силой десять — двенадцать метров в секунду у земли?» — «Много неприятностей», — ответил я. Почему был задан такой вопрос, узнал, вернувшись в Гатчину. Оказывается, в районе Пскова была произведена выброска большого воздушного десанта. Сила ветра у земли была определена неточно, и некоторые парашютисты во время приземления получили травмы.
   Медленно заживала рука. Были то улучшения, то ухудшения. Медики решили ампутировать первые фаланги пальцев, но я наотрез отказался. Мало-помалу положение стало улучшаться. Правда, первые и вторые фаланги пальцев стали тонкими, а ногти не выросли.
   В дальнейшем, когда проходил летную комиссию, был отстранен от полетов на одноместных самолетах. Пришлось переучиваться на двухмоторном скоростном бомбардировщике СБ. Это было потом, а пока в Пятигорске залечивал руку, принимая грязевые ванны.
   Уже перед самым отъездом из санатория, в январе 1938 года, прочел в газете «Красная звезда» некролог по случаю гибели в авиационной катастрофе летчика-парашютиста Николая Александровича Евдокимова. Погиб мой товарищ по эскадрилье и овладению техникой прыжков с парашютом.
   Н. А. Евдокимов совершил З24 прыжка, установил два мировых рекорда с задержкой раскрытия, провел много сложных экспериментов. Разработал свою технику управления телом в свободном падении, подготовил большое число парашютистов и десятки инструкторов парашютного дела. Имя этого парашютиста не забыто. В поселке Гряды Маловишерского района Новгородской области в 1961 году открыт школьный музей имени Н. А. Евдокимова. Его имя присвоено школе № 4, в которой он учился с 1918 по 1925 год. На первенстве Вооруженных Сил СССР по парашютному спорту разыгрывался Кубок его имени, Ленинградский аэроклуб также учредил его Кубок. После того как Кубок трижды был завоеван командой клуба, он остался в нем навсегда.
   В Гатчине на улице Горького, 8/10 на двухэтажном деревянном доме мемориальная доска. На ней написано:
   «В этом доме в 1930—1938 гг. жил выдающийся советский летчик-парашютист, мировой рекордсмен Николай Александрович Евдокимов».

   Быстрое развитие нашей авиации, неуклонный рост высоты полетов требовал обучения кадров, в совершенстве знающих особенности высотной подготовки. С этой целью командованием Военно-Воздушных Сил было решено провести первые всеармейские сборы инструкторов-парашютистов. Учитывая стабильные метеорологические условия, ровные площадки больших размеров, дающие возможность приземления значительных групп парашютистов как днем, так и ночью, и целый ряд других особенностей, эти сборы решено было провести в одном из авиационных гарнизонов, входящих в состав Северо-Кавказского военного округа.
   В штаб ВВС Ленинградского военного округа, где я тогда работал в должности начальника парашютно-десантной службы, поступило предписание: отправить на сборы меня и еще одного инструктора-парашютиста. Выбор пал на энергичного Владимира Макаренко, который служил в Старой Руссе.
   Приехав в Ростов, узнал из газет о гибели 11 мая 1939 года в авиационной катастрофе Героев Советского Союза Анатолия Серова и Полины Осипенко.
   Вспомнилось знакомство с Толей Серовым, совместная учеба в Вольской и Оренбургской авиационных школах, служба в 1-й Краснознаменной эскадрилье. В начале 1934 года Серов вместе с частью отбыл на Дальний Восток, где продолжал совершенствовать свое летное мастерство. Потом был летчиком-испытателем, участником боев в Испании, где ярко проявились его качества командира и бойца. Он лично сбил восемь вражеских самолетов, из них один — ночью. Командовал отрядом и эскадрильей истребителей, летающих на самолетах И-15. За боевую работу был награжден двумя орденами Красного Знамени. 2 марта 1938 года А. К. Серову было присвоено высокое звание Героя Советского Союза, звание комбрига. Он был назначен начальником летной инспекции Военно-Воздушных Сил.
   С чувством тяжелой утраты ехал на пункт сборов. Ушел из жизни еще один человек, с которым была связана молодость и летная работа.
   Всего на сборы прибыло около тридцати парашютистов со всех концов страны. Кроме того, за несколько дней до этого здесь начала работать группа парашютистов одного из научно-исследовательских центров. В ее задачу входила серия прыжков из самолетов, следующих на максимальной скорости.
   Задача эта была весьма сложной, так как при оставлении самолета на скорости полета до 470 километров перегрузки были десяти — четырнадцатикратные.
   В экспериментальную группу входили парашютисты В. Романюк, В. Козуля, А. Колосков, П. Федюнин, Н. Аминтаев. Они совершили 54 прыжка со скоростных самолетов, а потом включились в наш состав и выполнили всю программу сборов.
   Здесь познакомился со многими парашютистами, которых не знал ранее. Очень понравился скромный, немного застенчивый Василий Романюк, тогда мало кому еще известный парашютист. Слава к нему пришла в послевоенные годы, когда он установил несколько блестящих мировых рекордов. Немного позже В. Романюк за большие заслуги в испытании новой парашютной техники был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
   Хорошее впечатление оставил А. Зигаев, в то время начальник парашютно-десантной службы ВВС Северо-Кавказского округа.
   Рад был знакомству с парашютистом Н. Аминтаевым, который в то время с успехом осваивал высотные прыжки без применения кислородных приборов и достиг хороших результатов. 23 июня 1935 года он оставил самолет на высоте 7612 метров, а 25 июля того же года увеличил высоту прыжка до 8126 метров. В разговоре с ним спросил о его самочувствии в момент изготовки к прыжку. Наби признался, что, несмотря на большую тренировку, последний прыжок был очень трудным. До высоты 7500 метров чувствовал себя прилично, а вот после действовал с трудом. Задержись на борту самолета еще на минуту, — наверное, потерял бы сознание. Отделение от самолета помнил смутно. После раскрытия парашюта и снижения до высоты семь тысяч метров самочувствие улучшилось.
   На сборах присутствовали видные деятели авиационной медицины, много лет работавшие над вопросами высотных полетов, ведущие конструкторы парашютов Н. Лобанов и И. Глушков.
   Парашютисты были распределены по двум учебным группам. Командиром одной назначили Виктора Козулю, другой — меня.
   Делая небольшое отступление, хочу несколько строк посвятить памяти Виктора Козули, ибо он, безусловно, заслуживает, чтобы о нем сказать отдельно. Прекрасный летчик и парашютист, он многое сделал для становления парашютного дела в нашей стране, воспитал немало учеников, установил несколько мировых рекордов. Работал в научно-исследовательском институте как летчик и парашютист.
   В начале Великой Отечественной войны командовал подразделением истребителей, в одном из воздушных боев был сбит и с тяжелыми ранениями попал в плен. Жив остался только чудом, благодаря своему исключительному здоровью. В плену вел большую патриотическую работу среди пленных. Четыре раза бежал, но неудачно: каждый раз бывал жестоко наказан. Все это не только со слов Виктора, с которым мы встретились уже после войны, а от летчиков, бывших вместе с ним в разных лагерях. В частности, очень подробно рассказывал о его и своих мытарствах в плену летчик-истребитель Валентин Савкин. Из плена Виктор вернулся инвалидом.
   На сборах в мою группу вошли А. Макеенко, К. Трусов, В. Макаренко, И. Старчка, М. Бондаренко, В. Разгонов, В. Харахонов, М. Коротаев, П. Полосухин, С. Щукин и другие. Так как некоторые из них не были допущены медиками по разным причинам к высотным прыжкам, решил похлопотать за них, обещав усиленный контроль над ними со своей стороны. Сначала врачи не согласились, потом учли большой опыт этих парашютистов и их желание совершать прыжки и в порядке опыта допустили их к работе, усилив, конечно, медицинский контроль. Все недопущенные ранее к прыжкам выполнили всю программу без происшествий.
   Распорядок дня на сборах был довольно-таки жестким. Ранний подъем, физзарядка, неукоснительное выполнение учебного расписания. Прежде всего изучали материальную часть кислородной аппаратуры, производили расчеты прыжков. Люди мы были молодые, привыкшие к работе, и напряжение учебных дней мало кого тяготило.
   Большинство парашютистов размещалось на веранде служебного дома, где располагался штаб и командование сборов. В свободное время здесь не утихали смех и шутки. Всегда кто-нибудь рассказывал необычайную историю из своей практики. Писатель Николай Шпаков, несколько дней пробывший в нашем обществе, уезжая, заметил, что ему теперь на всю жизнь хватит всяких историй, что парашютисты как рассказчики историй не уступят, пожалуй, и охотникам. Для освещения работы сборов прибыли и корреспонденты газет.
   22 мая два четырехмоторных тяжелых самолета подняли в воздух двадцать два парашютиста. Высота была небольшая, всего 4000 метров, кислородом мы не пользовались. Этот вылет послужил как бы своеобразной примеркой. Все прошло нормально.
   25 мая те же самолеты подняли двадцать три парашютиста, причем за одну минуту до вылета нас было только двадцать два — не было В. Харахонова. Отлучившись еще вечером по каким-то своим делам, он опоздал к отъезду, и мы уехали на старт. Вопреки всем уставам и наставлениям, Харахонов сломал окно в парашютной комнате, схватил свой парашют и явился, когда мы уже входили в самолет. Отстранять его от прыжка было жаль, и он, на ходу надевая парашют, занял свое место. На высоте 5200 метров оба самолета разгрузились, и все мы благополучно достигли земли.
   1 июня с высоты 5000 метров совершили прыжки двадцать девять человек. Спустя два дня они же с применением кислородных приборов оставили самолет на высоте 7400 метров.
   В этом полете в нашей группе было одно небольшое происшествие. Парашютист В. Макаренко незадолго до команды «Пошел» почему-то снял кислородную маску и, конечно, тут же потерял сознание. Кто-то быстро надел на него маску, и он вскоре пришел в себя. Перед прыжком, когда условным знаком спросил Макаренко, как самочувствие, он снял меховую перчатку и поднял вверх большой палец. Видя, что он вполне пришел в себя, разрешил ему прыгать.
   9 июня группа В. Козули в составе А. Зигаева, М. Мухортова, В. Романюка, А. Лукина, А. Федюнина, Н. Цвылева выполнила групповой прыжок днем с высоты 8200 метров.
   Программа сборов была исчерпана. Двадцать девять парашютистов совершили 166 высотных прыжков. Летных и парашютных происшествий не было.
   Сборы закончились. Получив должную практическую и теоретическую подготовку, инструкторы разъехались по своим округам и частям, чтобы передавать накопленный опыт летному составу.
   Вернувшись в Ленинград, доложил начальнику штаба Военно-Воздушных Сил округа полковнику А. А. Новикову о результатах сборов и своих соображениях по подготовке летного состава к высотным прыжкам. А. А. Новиков, ставший через несколько месяцев командующим ВВС округа, посоветовал подготовить несколько человек из числа летного состава нашего округа к высотному прыжку.
   После соответствующей подготовки 31 июля Н. Нуреев, А. Барков и я выполнили прыжок с кислородным прибором с высоты 9010 метров.
   26 августа 1939 года был издан приказ Народного комиссара обороны Союза ССР по итогам сборов высотной парашютной подготовки, в котором был дан анализ проделанной работы и объявлены результаты. Отмечалось, что установлена полная возможность выполнения скоростных и высотных парашютных прыжков для всего летно-технического состава Военно-Воздушных Сил, что отечественные парашюты и кислородные приборы показали себя безотказными и надежными в работе. Все участники сборов получили хороший опыт в скоростной и высотной подготовке для использования его в строевых частях и училищах ВВС.
   Этим приказом всем командирам и комиссарам частей и училищ вменялось в обязанность уделять серьезное внимание обучению летно-технического состава высотным, скоростным и затяжным прыжкам с парашютом. Все лица летно-технического состава должны были выполнять не менее двух тренировочных парашютных прыжков в год.